– Единственное ее прегрешение заключалось в том, что она слишком любила жизнь и все, с нею связанное, – сказала стигийка. – Чтобы обрести вечную жизнь, она заигрывала со смертью. Мысль о том, что она постареет, сморщится, усохнет и умрет, как умирают старухи, была ей невыносима. Она добивалась расположения Тьмы, как благосклонности ветреного любовника, и в подарок получила жизнь – жизнь не в том смысле, в каком ее знают смертные; она не могла постареть и умереть. Она ушла в мир теней, чтобы обмануть возраст и смерть…

Конан, прищурившись, смотрел на нее, и глаза его превратились в щелочки синего пламени. Подойдя к саркофагу, он сорвал с него крышку. Он был пуст. За спиной у него рассмеялась девушка, и от этих звуков кровь застыла в его жилах. Он повернулся к ней, чувствуя, как волосы у него на затылке встали дыбом.

– Значит, ты и есть Акиваша? – проскрежетал он.

Она засмеялась и тряхнула блестящими кудрями, а потом чувственно протянула к нему руки.

– Я и есть Акиваша! Я – женщина, которая никогда не умирала и никогда не старела! Та, про которую глупцы говорят, что боги подняли ее с земли, в расцвете юности и красоты, чтобы она правила вечно в каком-то звездном краю! Нет, именно в мире теней люди обретают бессмертие! Десять тысяч лет назад я умерла, чтобы жить вечно! Поцелуй же меня, сильный мужчина!

Гибко соскользнув с кушетки, она подошла к нему, приподнялась на цыпочках и обвила руками его крепкую шею. Хмуро глядя сверху вниз в ее запрокинутое прекрасное лицо, Конан ощутил ее пугающее очарование и свой ледяной страх.

– Люби меня! – прошептала она, откинув голову, смежив веки и приоткрыв губы. – Дай мне свою кровь, дабы вдохнуть в меня молодость и продлить мою вечную жизнь! Я и тебя сделаю бессмертным! Я научу тебя мудрости веков, открою перед тобой все тайны, которые долгими тысячелетиями хранятся во тьме под черными храмами. Я сделаю тебя повелителем орд теней, что оживают меж древних гробниц, когда на пустыню опускается ночь, а крылья летучих мышей заслоняют луну. Я устала от жрецов, колдунов и пленных девушек, которые кричат, когда их влекут через порог смерти. Я желаю обладать мужчиной. Люби меня, варвар!

Она спрятала свою темноволосую головку на его могучей груди, и он ощутил острый укол у основания шеи. С проклятиями он оторвал ее от себя и швырнул обратно на кушетку.

– Проклятый вампир! – Кровь сочилась у него из крошечной ранки у основания шеи.

Она поднялась на кушетке, как змея, готовая к броску, и в ее широко раскрытых глазах заблестели золотистые огни ада. Губы ее раздвинулись, обнажая острые белые зубы.

– Глупец! – вскричала она. – Неужели ты надеешься сбежать от меня? Ты останешься здесь и умрешь во тьме! Я привела тебя в самое глубокое подземелье храма. Ты никогда не найдешь дорогу обратно. Тебе не пробиться сквозь ряды тех, кто охраняет туннели. Если бы не моя защита, ты бы уже давно оказался в желудках у сыновей Сета! Глупец, я выпью твою кровь!

– Не подходи ко мне, или я изрублю тебя на куски, – прорычал он, и по коже его пробежали мурашки отвращения. – Может, ты и бессмертная, но сталь расчленит тебя.

Когда он попятился к арке, через которую они вошли, в комнате внезапно погас свет. Все свечи погасли разом, хотя он и не понимал как, потому что Акиваша не прикасалась к ним. Но издевательский смех вампира прозвучал у него за спиной, ядовито-сладкий, как виола смерти, и он судорожно попытался нащупать арку в темноте, чувствуя, как его прошибает пот и охватывает паника. Пальцы его наткнулись на край проема, и он ринулся в него. Он не знал, та ли это арка, через которую они вошли сюда, но это его не заботило. Он стремился во что бы то ни стало выбраться из проклятой комнаты, в которой долгие века провело это прекрасное, отвратительное и неживое дьявольское существо.

Блуждания по черным извилистым коридорам превратились для Конана в настоящий кошмар. Он то и дело слышал за спиной и с боков звуки крадущихся шагов и шорох, а однажды до него донеслось эхо сладкого дьявольского смеха Акиваши. Он яростно размахивал ножом, стараясь поразить врагов на слух, и один раз клинок рассек нечто тягучее, наподобие паутины. Киммерийца не покидало ощущение, что с ним играют, что его заманивают все глубже и дальше в царство вечной ночи, прежде чем впиться в него клыками и когтями.

К страху примешивалось отвращение. Легенды об Акиваше были очень древними, но, помимо ее злонамеренных поступков, в них всегда оставалось место для восхищения ее красотой и вечной молодостью. Для многих мечтателей, поэтов и влюбленных она была не только дурной и испорченной стигийской принцессой, а еще и символом прекрасной юности и красоты, вечно услаждающей взоры богов в какой-нибудь далекой сказочной стране. Но реальность оказалась страшной и отвратительной. Вечная жизнь обернулась грязным извращением. К омерзению примешивалась и горечь разбившейся мечты; идеал мужской красоты и сверкающий золотом ореол оказались всего лишь слизью и гнусным обманом. На него вдруг нахлынуло ощущение тщеты всех усилий, смутный страх того, что все мужские мечты и стремления окажутся ненастоящими и разобьются о жестокую реальность.

Теперь Конан знал совершенно точно, что слух не обманывает его. В этой темноте он был не один, и преследователи догоняли его. Со всех сторон доносились шорох и шарканье, какие не в силах производить поступь человека, и не только человека, но и животного. Пожалуй, в преисподней существовали и свои твари тоже. Они шли за ним. Конан повернулся к ним лицом, хотя по-прежнему ничего не видел, и медленно попятился. А потом звуки вдруг исчезли, еще до того, как он повернул голову и увидел где-то в дальнем конце длинного коридора тусклый свет.