тысяч лет! Прикосновение Сердца пробудит их от долгого сна. Давно, очень давно Сердце в последний раз билось в древней Стигии. Здесь на протяжении долгих веков был его дом, прежде чем оно попало в Ахерон. Древние знали его силу и возможности, и они расскажут мне об этом, когда я верну их к жизни магией Сердца. Я разбужу их, узнаю их забытую мудрость, знание, хранящееся в иссохших черепах. С помощью мертвых мы покорим живых! Да, нашими помощниками и рабами станут короли, генералы и колдуны прошлого. И кто сможет тогда устоять перед нами? Смотрите! Эта высохшая мумия на алтаре некогда была Тотмекри, верховным жрецом Сета, умершим три тысячи лет назад. Он был адептом Черного Круга. Он познал Сердце. И он же расскажет нам о его возможностях и силе.

Взяв огромный самоцвет, жрец возложил его на высохшую грудь мумии, а потом, воздев руки, принялся нараспев читать заклинания. Но его планам не суждено было сбыться. Он сбился с ритма и замер, глядя поверх голов своих аколитов, и те развернулись, чтобы посмотреть, что случилось.

Сквозь черную арку в огромный зал вступили четыре высокие худощавые фигуры в черных плащах. Под капюшонами виднелись желтые овалы их лиц.

– Кто вы такие? – опомнился Тутотмес, и в голосе его прозвучало шипение разъяренной кобры. – Или вы сошли с ума, если осмелились вторгнуться в священный храм Сета?

Самый высокий из чужаков ответил ему, и голос его был безжизненным, как звучание кхитайского погребального колокола.

– Мы преследуем Конана из Аквилонии.

– Его здесь нет, – сказал Тутотмес и угрожающим жестом выпростал правую руку из складок мантии, словно пантера, выпускающая когти.

– Ты лжешь. Он здесь, в храме. Мы шли за ним по лабиринту коридоров от трупа у бронзовой двери. Мы шли по его запутанному следу, когда наткнулись на ваше сборище. И сейчас мы вновь пойдем за ним. Но сначала отдайте нам Сердце Аримана.

– Смерть – вот удел сумасшедших, – пробормотал Тутотмес, приближаясь к чужаку. Его жрецы взяли пришельцев в кольцо, но те не обращали на них никакого внимания.

– Разве можно смотреть на него и не испытывать желания обладать им? – вопросил кхитаец. – У себя, в Кхитае, мы слышали о нем. Оно даст нам власть над людьми, которые изгнали нас. Слава и чудеса спят в его алых глубинах. Отдай его нам, иначе мы убьем вас.

С яростным криком жрец метнулся к нему, и в руке его блеснула сталь. Но, прежде чем он успел нанести удар, из-под плаща чужака высунулся чешуйчатый посох и легонько коснулся груди жреца, и тот рухнул как подкошенный. В следующее мгновение перед незрячими глазами мумий развернулась сцена кровавого побоища. В воздухе засверкали кривые ножи, моментально окрасившиеся красным, посохи, словно змеи, выстреливали языками и касались человека, и тот с криком падал мертвым.

При первых же криках Конан вскочил и бросился вниз по лестнице. Развернувшая бойня промелькнула перед ним кровавыми эпизодами – сцепившиеся мужчины, разверстые в крике рты и фонтаны крови. Он увидел, как кто-то из кхитайцев, в буквально смысле изрубленный на куски, но упорно не желавший падать, по-прежнему сеял смерть вокруг себя, пока Тутотмес не толкнул его в грудь открытой ладонью, и тот упал, хотя закаленная сталь так и не смогла отнять у него дьявольскую жизнь.

К тому моменту, как Конан спрыгнул с последней ступеньки лестницы, бойня почти закончилась. Трое из четверых кхитайцев погибли, искромсанные на ленты, но из стигийцев на ногах оставался один только Тутотмес.

Он ринулся на последнего кхитайца, замахиваясь пустой ладонью, словно оружием, и ладонь эта была черной, как у негра. Но он не успел нанести удар. Посох высокого кхитайца показал свою уродливую голову и, удлиняясь на глазах, устремился к жрецу, когда желтолицый сделал выпад. Кончик его коснулся груди Тутотмеса, и тот зашатался; посох вновь и вновь выстреливал в него, и жрец наконец не устоял на ногах и пал мертвым. Черты лица его исказились, а тело его стремительно почернело, став такого же жуткого цвета, как и раскрытая ладонь.

Кхитаец повернулся к самоцвету, рдевшему на груди мумии, но путь ему преградил Конан.

В напряженной звенящей тишине они застыли друг напротив друга, посреди залитого кровью пола и горы трупов, и украшенные резьбой мумии бесстрастно взирали на них с высоты.

– Долго же пришлось искать тебя, король Аквилонии, – спокойно произнес кхитаец. – Вниз по большой реке, через горы, через Пуатань и Зингару, через холмы Аргоса и вниз по побережью. Нам нелегко было взять твой след в Тарантии, ведь жрецы Асуры очень хитры. Мы потеряли его в Зингаре, но потом нашли твой шлем в лесу в холмах на границе, где ты сражался с лесными упырями. И сегодня ночью мы едва не упустили его вновь в этих лабиринтах.

Конан понял, что ему очень повезло, когда он вернулся из комнаты вампира не тем путем, каким попал туда. В противном случае он очутился бы прямо в объятиях этих желтолицых дьяволов, а не увидел бы их издали, когда они вынюхивали его след, подобно гончим, пустив в ход свое дьявольское умение.

Кхитаец коротко покачал головой, словно прочтя его мысли.

– Бесполезно; долгий путь оборвется здесь.

– Почему ты меня преследуешь? – требовательно спросил Конан, готовый прянуть в любую сторону.

– Мы должны были заплатить долг, – ответил кхитаец. – От тебя – ты все равно умрешь – я не стану скрывать правду. Мы были вассалами короля Аквилонии Валерия. Мы долго служили ему, но теперь ничего не должны ему – моих братьев освободила смерть, а я исполню свой долг. Я вернусь в