Она ушла, когда Брокку было двенадцать, и, наверное, это тоже предательство, куда как болезненное. На собственную мать Кэри не держала зла, хотела, но не получалось. Иногда Кэри принималась рисовать себе ее, женщину необычайной красоты, ведь иначе отец не взглянул бы на нее. Но женщина, несмотря на все усилия, получалась безликой.

– Садись.

Брокк передвинул кресло к огню, а когда Кэри села, набросил на колени плед и бокал подал.

– Белое. Попробуй.

От вина исходил мягкий аромат винограда и, пожалуй, свежескошенной травы.

Кисловатое.

Легкое.

И оставляющее пряный привкус, который долго держится на языке. И Кэри наслаждается им, чувствуя себя совсем взрослой. А Брокк сквозь линзу бокала разглядывает пламя. Пауза длится, но оборвавшийся разговор не тяготит, скорее уж нынешнее молчание естественно. И Кэри наслаждается им, вином и теплом, не-одиночеством.

И когда бокал пустеет, она решается задать вопрос:

– Почему вы стали мастером?

– Потому что хотел сделать мир лучше. – Брокк пропускает ножку бокала меж пальцами, и стеклянная чаша его ложится в ладонь. – Мне казалось, что у меня получится создать что-то по-настоящему значимое. Великое. Дед не одобрял, но и мешать не мешал, говорил только, что мне следует о другом думать. А у меня не получается. Это как зуд, только в голове. – Он зажал между пальцами прядь волос и потянул. – Все время то одно, то другое. Иногда и видишь что-то… не знаю, как объяснить. Бывает, что сутки напролет не отпускает, пока работать не начну. И только тогда становится легче. Я сумасшедший?

– Разве что совсем немного.

…Он не знает, что такое настоящее безумие.

Светлые глаза, которые наливаются кровью. Зрачок сужается до черной точки. И пульс ускоряется неимоверно. Сердце грохочет в груди, и каждый толчок его слышен.

Запах зверя.

И мокрой шерсти.

Дыма.

Влажные волосы и живое железо, которое пробивается сквозь кожу. Капля к капле, причудливая вязь. Сверр трясет головой, пытаясь сдержаться. Его губы кривятся, и нижняя выворачивается. Десны белы, и челюсть меняется, вытягиваясь.

Сверру удается сдержать живое железо, но не себя.

И не имея больше сил бороться, он наступает. Всегда медленно, оставляя Кэри возможность бежать, вот только побег не спасет. Игра в прятки идет по новым правилам. И Сверр всегда побеждает. А потом, вернувшись в разум, он кается и просит прощения. Целует руки. Обнимает. Пытается утешить и вновь обещает, что этот срыв – последний…

…и приносит в подарок белые лилии.

Всегда только лилии.

Кэри ненавидит эти цветы.

– Кэри? – Брокк выдернул из воспоминания. Он стоял на коленях и руки держал в руках, гладил ладони. И собственные его были одинаково теплы. – Все хорошо, Кэри. Все уже хорошо… не надо плакать.

– Я не плачу.

Это дождь, который прокрался в дом. Или снег, лишь сейчас истаявший.

– Конечно нет. – Он стирает слезы со щек. – Ты не плачешь. Мне просто кажется.

– Опять врешь?

– Опять вру. – Брокк покаянно опустил голову. – Из меня вышел плохой друг.

– Замечательный.

Он не спешит отпускать ее руки, а когда отстраняется, то Кэри тянется за ним. Ей страшно, что память вновь вернется, а с нею Сверр, которого не стало. Она ведь радовалась его смерти, и вот теперь эта радость кажется предательством.

– Сверр был чудовищем. – Кэри удается заставить себя остаться в кресле. И руки она прячет под пледом, и вид старается принять независимый, хотя подозревает, что Брокка не обмануть.

– И все же твоим братом. – Брокк понимает ее с полуслова.

…Друг.

Всего лишь друг.