Все они смотрят на меня. Страх присутствует, но ужаса нет. И сомнений тоже. Отчасти мне хочется врезать им по башке, обозвать леммингами и адреналиновыми наркоманами. Но это не так. Никто из них не попал бы сюда, если бы не я, и я не знаю, правильно это или нет. Знаю только, что им благодарен. Почти невозможно представить, что меньше года назад я мог бы оказаться здесь один.

Гидеон сказал, что неплохо бы чуток поспать, но никто из нас толком не прислушался к его словам. Включая его самого. Он провел большую часть ночи в том же ушастом кресле, в беспокойной дремоте, резко просыпаясь каждый раз, когда из камина раздавался слишком громкий треск. Остальные улеглись кто где, лишь бы не покидать комнату – вытянулись на диване или свернулись калачиком в кресле. Ночь прошла тихо, каждый пребывал наедине со своими мыслями. Думаю, я вырубился на пару часов в районе трех-четырех утра. Очнулся, по ощущениям, практически сразу, вот только пламя погасло, угли подернулись пеплом, а сквозь череду окон под потолком струился мглистый свет.

– Надо что-нибудь съесть, – предлагает Джестин. – Потом я буду слишком нервная, а мне не улыбается истекать кровью на пустой желудок. – Она потягивается, и ее шейные позвонки издают серию громких щелчков. – Не самое удобное кресло. Так что, хотите, пойдем поищем кухню?

– В такую рань повара, наверное, еще нет на месте, – говорит Гидеон.

– Повара? – восклицает Кармель. – На фига нам повар! Я собираюсь отыскать в этой кухне самую дорогую жрачку, откусить кусочек, а остальное бросить на пол. А затем побить тарелки.

– Кармель, – начинает Томас и умолкает, когда она сосредоточивает на нем пристальный взгляд. Я догадываюсь, что он читает ее мысли. – По крайней мере, не трать еду попусту, – вздыхает он наконец. И улыбается.

– Вы трое идите вперед, – говорит Гидеон, беря меня за локоть. – Мы вас сейчас нагоним.

Они кивают и направляются к двери. Когда они сворачивают в коридор, я слышу бормотание Кармель о том, как она ненавидит это место и как надеется, что Анне каким-то образом удастся обрушить его так же, как ее старый дом. Это вызывает у меня улыбку. И тут Гидеон откашливается.

– Что такое? – спрашиваю.

– То, чего тебе не рассказал Колин. То, о чем ты наверняка не подумал. – Он пожимает плечами. – Может, просто бесполезные предчувствия старика.

– Папа всегда доверял твоей интуиции, – говорю я. – Ты всегда помогал ему выкрутиться.

– Ровно до того момента, когда не сумел, – возражает он.

Наверное, не стоит удивляться, что это по-прежнему его мучает, хотя в случившемся не было его вины. Он будет чувствовать то же самое в отношении меня, если я не вернусь. Возможно, Томас и Кармель тоже, и они тоже не будут виноваты.

– Это насчет Анны, – вдруг говорит он. – Я все раздумывал об этом.

– О чем? – спрашиваю я, но он не отвечает. – Ну же, Гидеон. Это же ты меня удерживал.

Он набирает побольше воздуха и потирает пальцами лоб. Пытается решить, как, или с чего, начать. Он опять собирается сказать, что мне не следует этого делать, что она там, где ей положено быть, а я собираюсь опять сказать ему, что я это сделаю и пусть он отваливает.

– Я думаю, Анна находится в неправильном месте, – говорит он. – Или, по крайней мере, в не совсем правильном.

– В смысле «не совсем»? По-твоему, ее место на той стороне, не важно, в аду или нет?

Гидеон растерянно мотает головой:

– Единственное, что нам известно о той стороне, это что мы ничего не знаем. Послушай. Анна открыла дверь на ту сторону и уволокла туда обеата. Куда? Ты сказал, что они вроде как заперты там, вместе. Что, если ты был прав? Что, если они действительно застряли там, как пробка в бутылочном горлышке?

– Что, если так? – шепчу я, хотя я-то знаю.

– Тогда, возможно, тебе надо обдумать, что бы ты выбрал, – отзывается Гидеон. – Если есть способ разделить их, потащишь ли ты ее обратно или отправишь дальше?

Отправить ее дальше? Куда? В какое-то другое темное место? Может, худшее? Ответов нет. Никто не знает. Это словно последняя строчка в плохом ужастике. Что сталось с парнем, у которого вместо руки крюк? Никто не знает.

– Думаешь, она заслужила находиться там, где она сейчас? И я спрашиваю тебя. Не книжку, не философию, не орден.

– Я не знаю, почему она там оказалась, – говорит он. – Приговор ли это высшей силы или просто чувство вины, запертое в самом духе. Не нам решать, справедливо это или нет.

Господи, Гидеон. Я не о том спрашивал. Я почти готов сказать ему, что ожидал лучшего ответа, когда он продолжает:

– Но, судя по тому, что рассказал мне ты, эта девушка уже получила свою долю мучений. Если бы меня назначили ее судьей, я бы не мог обречь ее на большее.

– Спасибо тебе, Гидеон, – говорю я, и он оставляет прочее при себе.

Никто из нас не знает, что произойдет сегодня. Странное ощущение нереальности, переплетенное с отрицанием, словно этого никогда не случится, что оно так далеко, когда оставшееся время измеряется часами. Как так может быть, что через столь невеликий промежуток времени я увижу ее снова? Смогу