Мы с Томасом и Кармель переглядываемся. Сопротивление исходит от самых преданных сторонников Бёрка, но остальные сидящие за столом, похоже, на стороне доктора Клеменса. Бёрк готов сгрызть собственный стакан, но в следующий миг лицо его расплывается в теплой, чуть смущенной улыбке человека, которого поправили.

– Тогда пусть так и будет, – говорит он. – Если Тезей Кассио готов заплатить цену.

Наконец-то.

– И сколько это будет стоить?

– Стоить? – он улыбается. – Много. Но мы вернемся к этому через минуту. – Невероятно, но он приказывает подать кофе. – Когда атам создавали, его творцы знали, как открыть дверь на ту сторону. Но те магические знания были утрачены столетия назад. Десятки столетий. Теперь единственный способ открыть дверь находится у тебя в руке.

Смотрю на клинок.

– Дверь можно открыть только через Бидах Дуб. Понимаешь, ключ все это время находился у тебя. Ты просто не знал, как повернуть его в замке.

Начинаю уставать от людей, которые говорят о ноже как будто это не нож. Как будто это врата, или ключ, или пара хрустальных туфелек.

– Просто скажите мне, чего это будет стоить, – говорю.

– Цена, – произносит он и расплывается в улыбке. – Цена – твоя живая кровь, вытекающая у тебя изнутри.

Где-то рядом ахают Томас и Кармель. Бёрк изображает сожаление, но я не верю ему ни на йоту.

– Если ты настаиваешь, – продолжает он, – мы можем провести ритуал завтра же вечером.

Моя живая кровь, вытекающая изнутри. Что, и всё? Вот что я должен был сказать. Я не должен был показывать ему, как вздрогнул от страха. Не должен был даже зубы стискивать. Ему доставило слишком большое удовольствие знать, что я испуган и что не собираюсь идти на попятный. Потому что я не собираюсь. Даже при том, что Томас с Кармель делают мне страшные глаза.

– Ну же, – говорю, – я с самого начала знал, что этим может кончиться. Что мне, если я хочу ее спасти, возможно, придется пройти по тонкой линии между дыханием и недыханием. Мы все знали.

– Когда это лишь возможность, совсем другое дело, – возражает Кармель.

– Это по-прежнему всего лишь возможность. Надежда умирает последней. – Во рту у меня сухо. Кого я пытаюсь убедить? Завтра они намерены меня практически выпотрошить, чтобы открыть дверь. В ад. И как только мне отворят кровь, нас с Джестин в эту дверь пропихнут.

– Надежда умирает последней, – повторяет Кармель и пихает локтем Томаса, чтобы что-нибудь сказал, но он молчит. Он поддерживал меня в этом. Всю дорогу тут.

– По-моему, идея так себе, – шепчет он.

– Томас…

– Послушай, я не все тебе рассказал из того, что говорил мне дедушка. Они не поддерживают тебя. Все его друзья-вудуисты – они не за тобой присматривают. – Он оглядывается на Кармель. – Они присматривают за нами.

Фыркаю от разочарования и отвращения, но это не слишком важно. Чему удивляться-то? Они с самого начала обозначили свою позицию по поводу возвращения Анны предельно четко.

– Они считают, это за пределами их юрисдикции, – продолжает Томас. – Это дела ордена.

– Тебе не надо ничего объяснять, – говорю. – Это ведь просто отговорка. Кроме нас, никто не хочет видеть Анну в этом мире. Когда я вытащу ее из ада, мы окажемся в полной комнате людей, мечтающих сразу же отправить ее обратно. Пусть лучше будет готова к драке. Мысленно я вижу, как она врывается в помещение темным облаком и поднимает Колина Бёрка за шкирку.

– Мы можем отыскать другой способ помочь Анне, – говорит Кармель. – Не вынуждай меня звонить твоей маме.

Почти улыбаюсь. Мама. Перед отъездом в Лондон она заставила меня пообещать, что я буду помнить, что я ее сын. И так оно и есть. Я сын, которого она взрастила, чтобы сражаться и поступать правильно. Анна заперта в пыточной камере обеата. И это нельзя так оставить.

– Ребята, не сходите за Гидеоном? – прошу их я. – Я хочу, чтобы вы… вы сделаете для меня кое-что?

Судя по их лицам, они надеются, что я все-таки передумаю, но кивают.

– Я хочу, чтобы вы присутствовали там, на ритуале. Хочу, чтобы вы в нем участвовали. – В качестве болельщиков. Или хотя бы просто свидетелей.

Они сворачивают обратно по коридору, и Кармель еще раз говорит мне, чтобы я подумал, что у меня есть выбор. Но на самом-то деле выбора нет. Поэтому они уходят, а я разворачиваюсь и принимаюсь мерить шагами коридоры этого поросшего каминами летнего лагеря друидов-фанатиков. Огибая угол длинного красного холла, слышу звонкий голос Джестин:

– Эй, Кас, подожди.

Она подбегает ко мне. Лицо у нее осунувшееся и серьезное. Без самоуверенной ухмылки она выглядит совершенно иначе.

– Мне передали, что ты сказал, – говорит она, слегка краснея. – Что ты решил.