– Что они решили, – поправляю я ее.

Она смотрит на меня ровным взглядом и чего-то ждет, но я не понимаю чего именно. Завтра вечером мы с ней полностью исчезнем с радаров, уйдем на ту сторону, и вернется, теоретически, только один из нас.

– Ты ведь понимаешь, что это значит?

– Не думаю, что это значит то, что это значит по-твоему, – отвечает она.

– Господи! – рявкаю я, отворачиваясь. – У меня нет времени на шарады. И у тебя тоже.

– Ты не можешь на меня сердиться, – говорит она, нагоняя меня. Прежняя ухмылка возвращается. – И четырех часов не прошло, как я спасла жизнь твоему лучшему другу. Если бы не я – и моргнуть бы не успел, как тот трупак перегрыз бы ему сонную артерию.

– Томас говорил мне, что тебе не стоит доверять. Но я не считал, что мне нужно чего-либо опасаться с твоей стороны. И по-прежнему не считаю. – На это она взъерошивается, как я и предполагал. Хотя и знает, что это вранье.

– Я тут ничего не выбирала, так? Уж кто-кто, а ты должен знать, каково это.

На ходу она все время что-то теребит. При всех ее колкостях ей наверняка страшно до смерти. Волосы спадают по плечам влажными волнистыми прядями. Видимо, только из душа. Мокрые они напоминают темное золото, рыжина сливается с ним и прячется.

– Прекрати на меня так смотреть! – рявкает она. – Можно подумать, я собираюсь завтра тебя убить.

– А ты не собираешься? – спрашиваю. – Я думал, в этом весь смысл.

Глаза ее суживаются:

– Нервничаешь? Гадаешь, кто выиграет?

В выдвинутом подбородке чувствуется сталь, и на миг мне кажется, что я смотрю на настоящего психа. Но затем она мотает головой, и растерянность у нее на лице в точности как у Кармель. – Тебе не приходило в голову, что у меня может быть свой план?

– Мне не приходило в голову, что у тебя его нет, – отвечаю я. Но то, что она называет планом, я называю целью. – А тебе не приходило в голову, что это может быть самую капельку нечестно? Учитывая, что мне всю кровь выпустят.

– Ха, – фыркает она. – Думаешь, ты один такой будешь? Кровь, знаешь ли, билет на одно лицо.

Я застываю на полушаге:

– Господи, Джестин. Скажи «нет».

Она улыбается и пожимает плечами, словно быть заколотой как свинья для нее мероприятие на каждый второй четверг.

– Если ты идешь, то и я иду.

Стоим молча. Один из нас должен вернуться с атамом. Но что, если ни один из нас не принесет его назад? Мне отчасти любопытно, могу ли я просто потерять там нож и пусть они без него обходятся; без способа открыть ворота и без цели. Может, тогда они просто исчезнут и вынут свои когти из Джестин. Но параллельно с этими мыслями другая часть меня шипит, что атам мой, эта дурацкая кровная связь поет у меня в ушах, и если Джестин на крючке у ордена, то я на крючке у самого атама.

Не говоря ни слова, мы вместе направляемся вдоль по длинному коридору. Как же меня раздражает это место; хочется пинком вынести закрытые двери, разбить молитвенный круг, может, пожонглировать атамом и парочкой свечей – просто чтобы увидеть их перепуганные лица и услышать их вопли «Святотатство!».

– Это прозвучит странно, – говорит Джестин, – но можно мне сегодня зависнуть у вас? Заснуть мне вряд ли удастся, а… – она виновато озирается, – у меня от этого места уже мурашки по всему телу.

Когда я вхожу вместе с Джестин, Томас и Кармель удивляются, но враждебности не выказывают. Вероятно, оба они благодарны за то, что сонная артерия Томаса по-прежнему цела. Гидеон вместе с ними в общей комнате, сидит в ушастом кресле. Перед нашим приходом он смотрел в огонь и теперь, когда мы здесь, несколько рассеян. В свете пламени морщины у него на лице кажутся глубже. Впервые с момента нашего приезда он выглядит на свой возраст.

– Вы поговорили с орденом об участии в ритуале? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает Кармель. – Они позаботятся о том, чтобы мы были готовы. Но я не понимаю, какой от меня будет толк. Я была немного занята и не посещала факультатив по магии.

– Колдунья ты или нет, не важно, кровь-то у тебя есть, – включается Гидеон. – И когда орден завтра приготовит дверь, это будет мощнейшее колдовство, какое кто-либо пытался совершить за последние пятьдесят лет. Каждому из нас придется внести свою лепту, не только Тезею и Джестин.

– Ты идешь, – говорит мне Томас как-то зачарованно. – Наверное, об этом я не подумал. Я думал, мы просто вытащим ее обратно. Что ты останешься здесь. Что мы будем рядом.

Улыбаюсь:

– Убери это виноватое выражение со своего лица. Тебя только что едва не заел трупешник. Ты сделал достаточно. – Однако это не дает эффекта; я вижу это по его глазам. Он по-прежнему пытается что-то придумать.