ночам, – добавил он, будто извиняясь.

– Зато на вид очень красиво, – утешила я его, уже зная, что он искренне печется о моем благополучии. Гадко с моей стороны ворчать на дождь. Я, видно, делаюсь избалованной и капризной – вредно, когда малейшая прихоть исполняется в мгновение ока. – Все такое таинственное, туманное. Прости за недовольство. Конечно, иногда должен и дождь идти, даже здесь.

– Я подумал, – неуверенно произнес хозяин, – что тебе, возможно, захочется поближе познакомиться с замком, раз уж погода не позволяет выйти наружу. Ты еще очень многого здесь не видела.

Я кивнула с лукавой улыбкой.

– Да, это точно. Я вечно путаюсь в коридорах, но стоит заблудиться по-настоящему, и моя комната оказывается прямо за углом. Так мне никогда не выучить расположения покоев. Нет-нет, я не в упрек, – добавила я поспешно. – Просто меня каждый раз… э-э-э… отправляют к себе, не дав толком разобраться, и я не успеваю ничего рассмотреть.

– Понимаю, – посочувствовало Чудище. – Со мной было то же самое.

Две сотни лет, подумала я, глядя на дождевые капли, медленно ползущие по бледному мрамору.

– Однако теперь я, смею надеться, ориентируюсь неплохо. – Он помедлил. Дождь пропитывал приглаженный граблями песок, придавая ему опаловый блеск. – Есть какие-нибудь особые пожелания или предпочтения?

– Нет, – улыбнулась я. – На твой вкус.

В компании провожатого просторные залы, сливавшиеся ранее, во время моих одиноких блужданий, в одну бесконечную череду, вновь обрели индивидуальность и наполнились невиданными диковинами. Через некоторое время мы очутились в портретной галерее, и впервые за все время пребывания в замке я увидела человеческие лица. Задержавшись, я принялась разглядывать портреты. Как дамы, так и господа поражали в большинстве своем красотой и благородством. Я не слишком понимала в стилях и манере, но мне показалось, что это серия портретов, охватывающая, должно быть, не одно столетие. Я уловила некое фамильное сходство, особенно между мужчинами: высокие, сильные, темноволосые и кареглазые, они сурово сжимали губы и как-то по-особенному горделиво вскидывали бровь, подбородок и плечо.

– Кажется, это все один род, – заметила я.

Портреты были старинными, близких к нам по времени я не заметила – серия, судя по всему, оборвалась давным-давно.

– Кто они? – поинтересовалась я как можно непринужденнее, разглядывая златокудрую зеленоглазую красавицу с пушистой белой собачкой на коленях. На самом деле меня куда больше озадачивала тайна, скрытая во взгляде изображенных здесь мужчин.

Мой спутник долго не отвечал, и я посмотрела на него вопросительно. Глядеть на него в упор после созерцания всех этих красивых и благородных лиц оказалось труднее, чем прежде.

– Этот род владел здешними землями тысячи лет, испокон веков, задолго до написания первого портрета, – молвил он наконец.

В его тоне, внешне таком же, каким он отвечал на прочие мои вопросы, мне впервые за последние дни вновь послышались громовые раскаты, напоминающие, что передо мной Чудище. Я вздрогнула и больше не расспрашивала.

Дольше всего я стояла перед самым последним портретом в ряду, за которым шли уже только свитки и драпировки. Статный юноша примерно моего возраста властно сжимал в одной руке узду, а гнедой скакун под ним выгибал шею и бил копытами. Что-то зловещее чудилось в его броской красоте, но откуда берется это ощущение, я не понимала. Слишком судорожно сжаты поводья в руке, слишком ярко блестят глаза – будто сама душа пылает сквозь них огнем. Он будто следил за мной с портрета пристальным жгучим взглядом. Остальные дамы и господа, как и подобает нарисованным персонажам, глядели рассеянно и безразлично. Я испугалась в первый миг, но потом упрямо вскинула подбородок и встретила этот неистовый взгляд. К замку с его невиданными чудесами и диковинами я относилась с опаской, но доверяла Чудищу, зная, что гостеприимный хозяин не даст меня в обиду.

Стоя перед портретом, я все больше проникалась красотой юноши. Высокий лоб в обрамлении каштановых кудрей, прямой нос, изящные, но мужественные подбородок и шея, широкие плечи, несомненная стать, благородная форма руки, сжимающей поводья… Одет он был в бархатный костюм чистейшего сапфирового оттенка, а белоснежное кружево манжет и жабо подчеркивало золотистую кожу. Даже среди этих дам и господ он выделялся своей необыкновенной красотой, взирая на меня сверху вниз горделивым взглядом полубога. Не выдержав, я опустила глаза – не в страхе, а потому что устыдилась, представив себя со стороны, щуплую, невзрачную курносую недотепу, застывшую перед портретом красавца.

– Что ты о нем думаешь? – поинтересовалось Чудище.

Я взглянула мельком на портрет. Художник был не иначе как гением, если ему удалось запечатлеть этот пылающий взгляд. Представляю, сколько сил вытянула из него работа над шедевром, если даже я, постояв несколько минут перед законченным портретом, чувствую себя изможденной.

– Мне кажется, он погиб молодым, – наконец решилась я. Любопытная тишина подхватила мои слова, потрясла, побренчала ими, словно надеясь услышать серебряный или медный звон, а потом, не дождавшись, презрительно швырнула прочь.

Словно сквозь тяжелый сон, до меня донесся голос Чудища:

– Пойдем, я покажу тебе библиотеку.

Мы спустились по короткой лестнице, и Чудище открыло передо мной дверь, утопленную в арке с колоннами. Я оглянулась – портретная галерея за его