да и луна светила ровно и ярко. Я поморгала и потерла глаза – наверное, от усталости мерещится всякое. Весь этот замок – один сплошной кошмар, несмотря на гостеприимные самонакрывающиеся столы с изысканными яствами, самонабирающиеся горячие ванны и самозагорающиеся свечи. Даже любезный ветерок, единственное встретившееся мне здесь подобие живой души (если не считать Чудища), и тот куда-то пропал.

«Тебе нечего бояться», – припомнила я слова хозяина замка.

Стояла мертвая тишина, даже угли в камине прогорали бесшумно. Поежившись, я постучала пальцем по стеклу, чтобы хоть как-то нарушить безмолвие.

– Ничего не получится, – сказала я вслух.

«Не бойся, не бойся, не бойся. Поверь моему слову, в замке и в окрестностях тебе ничего не грозит», – зашелестело у меня в ушах зимней поземкой.

Я вспомнила о Доброхоте. Надо его проведать. Поглажу его теплую морду, он положит мне голову на плечо, я успокоюсь. Еще совсем маленькой я иногда задремывала в конюшне, рядом с упряжными лошадьми, поэтому в минуты душевной невзгоды привычно искала утешения у обитателей конюшен.

Соскользнув с лежанки, я пошла к двери, но она не открылась. Я удивленно толкнула ее рукой – не поддается. Тогда я нажала на ручку, навалившись всем весом. Тщетно. Дверь будто приросла к стене, даже бряцания замка или щеколды не было слышно. В голове пронеслись панические мысли: она и не открывалась, и не откроется больше никогда.

– Нет! Выпустите меня, отворите! – закричала я, молотя кулаками по глухим планкам, обдирая костяшки до крови.

Я с рыданиями опустилась на пол, засовывая израненные руки под мышки. Уткнувшись лбом в упрямую дверь, я рыдала, пока не кончились последние силы. Тогда я побрела обратно в кровать.

Уже на краю сна мне померещилось, что вернулся ветерок и чем-то прохладным окутал мои руки, прогоняя боль, как ночного татя. В тихом посвистывании и вздохах послышалась будто бы человеческая речь, однако я мало что разбирала сквозь дремоту, да и не поручусь, что слышала все это наяву.

Разговор вели два голоса.

– Бедняжка, бедная девочка, жаль мне ее… Если бы только мы могли ей помочь.

– Это невозможно, милочка, ты ведь знаешь. Мы стараемся, но она должна сама…

– Знаю. Только нелегко ей придется.

– Нелегко. Но ты не унывай. Она умница, и он ее уже полюбил. Все образуется…

Когда я проснулась, солнце уже сияло высоко в небе, расчерчивая бордовый ковер золотистыми прямоугольниками и превращая янтарный узор в медовый. Еще не совсем пробудившись и не успев открыть глаза, но уже осознав, что время к полудню, я подумала с тревогой: «Как же я проспала? Ведь не успею ничего. Почему никто меня не поднял?» И тогда я все вспомнила. Разлепив веки и ощутив под щекой тонкий лен, я поняла, что? меня разбудило: по комнате плыл ароматнейший, густой запах горячего шоколада и гренок с маслом. Я села в кровати. У разожженного заново камина стоял накрытый столик. Я радостно выбралась из-под одеяла. В городском доме горничная каждое утро подавала мне шоколад с гренками. Как они узнали? Спрыгивая с кровати, я оттолкнулась кулаками от перины и чуть не вскрикнула от резкой боли. Моментально опомнившись, я уставилась на свои руки, вспоминая ночные события. Раны забинтовали тонкой марлей, пока я спала, – вот, наверное, зачем приходили таинственные собеседники, которых я слышала сквозь сон. Наморщив лоб, я попыталась восстановить разговор в памяти, но вскоре сдалась. Горячий шоколад всецело завладел моим вниманием. Рядом в золотой вазе лежали яблоки и апельсины, к ним прилагался ножичек для чистки с костяной ручкой.

Когда я поела, явился ветерок и в мгновение ока убрал со стола, подхватив льняную скатерть вместе с посудой и растворив ее в воздухе. После недолгого препирательства мы с ним остановили выбор на сером утреннем платье с серебряными пуговицами и изящных черных ботинках на шнуровке. На дверь я старалась не смотреть, но стоило мне приблизиться, и она отворилась как ни в чем не бывало. Я поспешно выскочила в коридор, пока дверь не передумала. Ветерок выскользнул следом, обвился вокруг и пропал.

В солнечном свете, который потоками лился сквозь высокие окна, замок выглядел совсем другим. Мрачная величавость, в которую его погружали таинственные отблески свечей, обернулась поутру пышным великолепием. С трудом верилось, что здесь обитает Чудище. Ему самое место в кошмарном сне, никак не в этих пронизанных солнцем покоях. Однако думать, зачем я ему понадобилась, сейчас не было никакого желания, поэтому, прогнав тревожные мысли, я пустилась любоваться раскинувшимися вокруг красотами. Ближайшая лестница привела меня в огромный зал, откуда я вчера попала в трапезную, и через массивные парадные двери я вышла наружу.

Доброхот обрадовался при виде меня. Услышав мои шаги, он свесил голову через дверь стойла и громогласно заржал.

– Да, я тебя понимаю. Я тоже скучала. Давай проедемся, оглядим окрестности.

Прицепив к недоуздку длинный повод, который обнаружился на крючке за моей спиной, стоило только о нем подумать, я вывела Доброхота на солнце. Конь встряхнул гривой и потопал копытами в знак одобрения, и мы пошли через поразительной красоты сад, любуясь клумбами и статуями. Розы попадались среди прочих цветов повсюду, но я нигде не видела того розария, о котором рассказывал отец. Доброхот фыркал на цветы, но, как воспитанный конь, щипал