– Значит, ты меня ненавидишь? – В грубом голосе послышалась печальная задумчивость.

Я снова смешалась.

– А вы дали мне повод вас полюбить?

Совесть тут же напомнила мне о прекрасном ужине, о королевских покоях – а самое главное, о книгах. Внезапно пришло озарение: если я здесь в качестве лакомого блюда, какой прок Чудищу обеспечивать меня по меньшей мере годовым запасом книг?

Массивный силуэт в кресле шевельнулся. Теперь я четко разглядела обтянутое бархатом колено. В темноте блеснули глаза – и, кажется, острые когти. Я поспешно отвела взгляд. Ноги Чудища терялись во мраке, начинавшемся сразу за каминной решеткой.

– А если я скажу, что отпустил бы твоего отца домой целым и невредимым, явись он ко мне сегодня один?

– Отпустили бы?! – Голос мой сорвался. – То есть я пришла напрасно?

Силуэт качнул массивной косматой головой.

– Нет. Не напрасно. Отец вернулся бы домой, ко всеобщей радости, но ты так и не простила бы себе, что отправила его на верную гибель. Муки совести стали бы настолько невыносимы, что в конце концов ты стала бы избегать отца, который вызывает их одним своим видом. Возненавидев себя, ты лишилась бы покоя и счастья, а вслед за ними – разума и сердца.

Моя усталая голова отказывалась воспринимать такие сложности.

– Но… не могла же я отпустить его одного, – пробормотала я в замешательстве.

– Именно, – подтвердило Чудище.

Я задумалась.

– Вы, получается, видите будущее?

– Не совсем. Зато вижу тебя.

– А я вас, милорд, совсем не вижу, – осмелилась посетовать я, не найдя, что еще ответить.

В темноте снова блеснули глаза.

– Действительно. Мне подобало бы встретить тебя еще днем, но я счел, что при свечах первое знакомство пройдет легче. – Чудище поднялось, выпрямляясь в полный рост – неторопливо, однако я все равно отпрянула. Росту в нем было футов семь, не меньше, с сообразными плечами и торсом. Будто огромный северный черный медведь, который одним ударом тяжелой лапы ломает охотнику хребет. Минуту он постоял не шевелясь, давая мне опомниться, а потом с шумным, как порыв бури, вздохом, взял канделябр со стола. Свечи вспыхнули, озарив его лицо, и я со вскриком уткнулась в ладони. Услышав, что он делает шаг ко мне, я отскочила, отводя взгляд, будто олень, испугавшийся хрустнувшей ветки.

– Тебе нечего бояться, – смягчив, насколько возможно, свой грубый голос, успокоил чудовищный зверь.

Помедлив, я подняла голову. Чудище застыло напротив, глядя на меня. Наверное, это и пугало в нем – человеческие глаза. Мы постояли, рассматривая друг друга. Нет, на медведя не похож. Однако описать его словами я бы не взялась. Некое представление, пожалуй, можно получить, вообразив древо Иггдрасиль в зверином обличье.

– Прости, – сказало он. – Я несколько близорук. Можно, я взгляну на тебя поближе? – Увидев, что Чудище снова делает шаг ко мне, я попятилась, отступая к балкону, и, нащупав пальцами перила, замерла, как загнанная лань, которой слепит глаза свет охотничьего фонаря.

– Вы… вы не собираетесь меня есть? – дрожащим голосом пролепетала я.

Чудище остановилось как вкопанное, и канделябр слегка поник в его руке.

– Есть? – с неподдельным ужасом переспросил хозяин замка. – Разумеется, не собираюсь. С чего ты взяла? Разве тебя здесь плохо приняли? Или я чем-то напугал тебя, чего могу избежать впоследствии?

– Просто… я не видела других причин, по которым вы хотели бы меня здесь видеть.

– Разве я не обещал твоему отцу, что его дочери здесь ничего не грозит? – (Я открыла рот, но тут же захлопнула.) – Нет, не говори ничего, – печально продолжал он. – Я Чудище, а значит, у меня нет чести. Но поверь моему слову: ни в замке, ни в окрестностях тебе нечего бояться.

Любопытство победило страх и правила приличия. Воодушевленная учтивостью Чудища и тем, что не обязательно смотреть ему в лицо (если не запрокидывать голову, взгляд мой все равно не поднимался выше пуговиц камзола), я отважилась спросить:

– Тогда зачем?

– Мне не хватает общества. Здесь временами очень одиноко, не с кем словом перемолвиться, – не задумываясь, ответило Чудище.

Видимо, на лице моем отразилась внезапная жалость, потому что Чудище, снова приподняв канделябр, шагнуло ближе, и я посмотрела на него уже почти без страха, не решаясь, правда, отпустить балюстраду. Однако под его долгим и пристальным взглядом мне снова стало неуютно. Выражения его лица я не понимала из-за непривычности облика.

– Я… я надеюсь, вы не приняли всерьез мое дурацкое прозвище? – спросила я. Вдруг он разозлится, увидев, что я совсем не Красавица, и прикончит меня за обман?

– Дурацкое? Почему же? По-моему, оно отлично подходит.