время искала правильный путь – и до замужества, и после. Едва не на каждом шагу оглядывалась и прикидывала: туда ли иду? И сейчас оглядывается еще того пуще, потому что уже знает: не все так просто, как кажется. Что бы там ни казалось…

А у Горяны все просто. Она не ищет путь, не идет – она уже там. Она будто родилась «в правильном месте» и теперь пытается затащить туда всех, до кого дотянется. Такая вера – дар. Счастлив тот, кому она дается, и злополучен тот, кому вечно приходится воевать с собственным разумом.

– Если мы разрушим капище, люди только озлобятся, – сказала Эльга. – Не будут знать, как им жить, кого почитать, к чему стремиться. Ведь нравы и обычаи слагались многими поколениями. Нельзя просто так взять и отнять у людей то, во что верили все их предки. Если мы сбросим идолов с горы в реку, люди пустятся бежать следом, будут плакать, бояться гнева богов. Вылавливать идолов и снова ставить. А если мы делом убедим их, что наша вера истинна, они сами покинут идолов и придут к нам. Будем кормить голодных, помогать всем нуждающимся и тем учить Божьей любви. Будем зимами на павечерницы собирать девок киевских, и не о глупостях болтать, а рассказывать о Христе и Матери Его Марии. Пока прядут – будут слушать. И со временем «брачный пир наш наполнится возлежащими». Да у нас пока и нет иных средств учить людей вере. Ведь мы не привезли епископа, иереев, икон, священных одеяний, книг и сосудов. Возможно, мы получим все это на будущий год – когда василевс пришлет к нам ответное посольство. Если он за этот год обдумает все, о чем мы говорили, и поймет, в чем мы правы – его посольство привезет нам добрые вести не только о Христе.

– Ты как будто готова ждать еще тысячу лет!

– Это мы торопимся, а у Бога времени много. Будет мало – еще сотворит, – улыбнулась Эльга. – А если на стеклянную гору без железных когтей карабкаться, и то время, что есть, только даром растратишь.

– На какую гору?

– Это сказка такая…

Эльга задумалась, стоит ли рассказать Горяне сказку бабы Годони, но ей помешали: раздался быстрый торопливый стук в дверь, заглянул ее старший оружник, Зимец.

– Княгиня! Выйди. Той княгине худо.

«Той княгиней», ради отличия от «нашей княгини», ее челядь называла Прияславу. Но за год поездки Эльга совсем отвыкла от этого и не сразу сообразила: о ком он? Но потом вспомнила, что за «та княгиня» есть тут поблизости – и кинулась за дверь.

У ворот сразу наткнулась на них: Улеб и Радольв вдвоем вели под руки с трудом бредущую Прияну. Ее платье спереди и даже убрус покрывали брызги крови, а мокрый подол сорочки путался в ногах. Эльга сперва ахнула от ужаса, потом сообразила: это кровь бычка. А вот подол промок от другой причины…

– Мы хотели ее донести, она не дается, говорит, сама пойду! – словно оправдываясь, с досадой крикнул Улеб.

– В баню постельник сенной! – Эльга обернулась к своей челяди. – Поставьте воду греть, бегите за Утой, Честонеговой боярыней, и пусть она Шишкариху свою приведет!

Прияна едва передвигала ноги. Ее повой был сдвинут ото лба назад, так что виднелся пробор в светло-русых волосах, – видимо, навалился жар. Она тяжело дышала и судорожно сглатывала. Ее привели в княгинину баню, где челядинки уже разложили на лавке постельник, набитый сеном. С Прияны стянули платье, размотали длинный убрус, сняли черевьи. Эльга села рядом и взяла ее за руку.

– Что-то ты, дочка, поспешила, – она старалась говорить бодро. – Не терпится?

– Еще… не срок! – почти с возмущением выдохнула Прияна. – Под Купалии должно… я высчитала.

– Видно, обсчиталась! Ну, не беда. Я за бабами послала. Второй раз оно куда легче, сейчас рано – к вечеру все, глядишь, и устроится.

У Прияны вид был такой решительный, будто она собиралась на битву. Но когда вдруг за дверью послышался голос Святослава – он хотел войти, но Скрябка с решимостью, возможной только в этом единственном случае, преградила ему путь, – Прияна обернулась, и на лице ее промелькнуло выражение, будто именно оттуда она ожидает помощи.

Эльга встала: без подкрепления рабыня не отобьет приступ князя киевского.

Святослав обнаружился за дверью не один, а в окружении половины ближней дружины: и Улеб, и Икмошина ватага, и прочие.

– Началось у нее, – полушепотом сказала сыну Эльга. – Хоть и раньше срока, а уж воды отошли, значит, не хочет сынок больше ждать.

– Так надо же домой! – Святослав махнул рукой в сторону Олеговой горы. – Я хотел ее отнести, она не дается, Улебка говорит: давай к княгине…

– И правильно, – Эльга кивнула племяннику. – Куда ей до Олеговой горы брести! А понесешь – оступишься, уронишь, совсем… худо будет. Ступай-ка ты сам домой и ватагу свою забирай.

– Я здесь побуду!

– Да это дело долгое! – напомнил Радольв. – До утра, может…

– Нечего тебе здесь быть, – сказала Эльга. – У тебя там… бычок дожидается.

Она поморщилась, упомянув «идоложертвенное», но раз уж князь взялся приносить жертву, нельзя бросить дело на полпути.

– К йотуновой матери бычка!