противника наголову. Барон Тарр, оба его мага и почти все воины погибли. С другой стороны, среди тяжело раненных был мой друг Никер, и это перевешивало все остальное.

Я отправил десятников в замок, разбираться с родственниками и челядью Тарра, а сам остался около Никера, которого перенесли на одну из телег. Говорить мой друг не мог, только периодически крепко сжимал зубы, стараясь не стонать от боли.

– Что скажешь? – спросил я у Цимеса, который облачился в свой светло-коричневый рабочий фартук и сейчас напоминал мне мясника.

– Плохо дело, господин барон, – покачал головой тот. – Тут нужен оператор. Но от таких ран не выживают.

Никер все слышал, но ничуть не удивился словам костоправа.

Я обернулся к Виолетте.

– А ты что скажешь?

Магичка, видя, что я не пошел в замок, тоже осталась рядом, хотя и была в замешательстве. Ее мишка все-таки погиб от ран, так что я не знал, чем это замешательство вызвано: гибелью драгоценного голема или раной Никера. Я подозревал, что, скорее, первое.

– Он умрет, – сказала Виолетта. – Я видела такие раны. Стрела задела сердце. Он протянет еще час или чуть дольше, а потом умрет.

Маги, создатели големов, волей-неволей разбирались в медицине. А выпускница cum laude старинного Нимского университета должна была знать медицину как свои пять пальцев.

– Никер сумеет протянуть до Лиго? Это несколько часов пути.

Виолетта недоуменно подняла брови:

– Господин барон, зачем вы хотите отправить его в Лиго? Чтобы показать вашему великому Туссеану? Это бесполезно. С каждым ударом сердца стрела повреждает сердечную мышцу. Кровь течет в грудную полость.

– А если удалить стрелу? Станет лучше?

– Или хуже. Зависит от наконечника и как он развернут. Никер может сразу умереть. Ваш костоправ дело говорит: нужен оператор, но такие операторы еще не родились. Я не знаю никого, кто справился бы. Я предлагаю перенести Никера в замок, чтобы он умер в покое.

Я посмотрел на стрелу. Из-под нее кровь не вытекала. Вероятно, Виолетта права – кровь изливается внутрь.

– Никто из твоих родственников не умирал у тебя на руках? – поинтересовался я у магички.

Та хмыкнула.

– Почему не умирал? Умирал. Младший брат. И я жалею, что он не умер раньше, это избавило бы меня от многих хлопот. Но больше всего жалею, что старший брат до сих пор не умер. Но тут уже все равно – на руках или нет. Мне подошел бы любой вариант.

Я уже давно перестал спрашивать себя, как устроена голова у этой девушки. На такой вопрос нет ответа.

– Если удалять стрелу опасней, чем оставлять, то пусть едет со стрелой, – ответил я. – Мы направляемся в Лиго.

– И что, я даже не успею принять ванну? – недовольно спросила Виолетта.

– Ты можешь остаться, – я был так озабочен здоровьем Никера, что решил ни на что не отвлекаться. – Цимес, ты едешь со мной.

В захваченном замке «на хозяйстве» остался Алессандро. Я отдал ему оба требушета, а сам в сопровождении Ракшана и десятка солдат двинулся к Лиго. Виолетта увязалась за мной, почему-то отказавшись от удобной ночевки в замке и ванны.

Состояние Никера ухудшалось на глазах, несмотря на то что он лежал на подушках и матрасах, уменьшающих тряску. Мы проехали полчаса-час, и мой друг потерял сознание. Его дыхание было едва заметным, а пульс почти не прощупывался. Я приказал остановиться и собрал совет.

– Какие будут предложения? Я должен довезти его живым до Лиго.

Цимес безнадежно развел руками. Виолетта же смотрела на Никера по-прежнему недовольно, будто он был виной настигшего ее дискомфорта, но ответила:

– Можно попробовать вытащить стрелу. Он или сразу умрет, или протянет еще какое-то время. Как повезет.

У меня уже не было особого выбора, жизнь Никера угасала на глазах. Его дыхание то замирало, то становилось неровным: или поверхностным, или слишком глубоким.

– Вытаскивай, – приказал я Цимесу, – ты у нас большой специалист по извлечению стрел.

Костоправ не стал колебаться. Он потрогал стрелу, словно пытаясь определить, как повернут наконечник, потом потянул ее вверх, а когда она уперлась в ребра, резким круговым движением «выкрутил» ее из раны.

Кровь сразу залила белую рубашку Никера. Я не сводил с него глаз, мечтая лишь об одном: чтобы слабое дыхание не останавливалось. На миг мне почудилось, что грудь застыла, замерла навсегда, но вскоре дыхание возобновилось.

Мы подождали несколько минут. Я надеялся, что смерть замешкалась, закрутилась со своими делами и временно забыла о Никере. Под влиянием этой нелепой мысли я распорядился продолжить движение.

Дождей давно не было, дорожная колея порядком утрамбовалась колесами карет и телег, и наш караван шел ходко, быстро. Мой друг за время пути ни разу не пришел в сознание. Он пытался умереть раза три, но жизнь в молодом теле брала свое.