начал вылизывать свою плешивую шерсть.

Николаус глубоко вздохнул.

– Мое имя Николаус Элингиус. Оно значится в моих документах о приеме на работу и тех справках, которые подтверждают, что я владею моим скромным жилищем уже в течение года. – У вахтера задрожал голос. – Но я не помню, чтобы я покупал квартиру. Не помню ничего из того, что было до службы вахтером. Не помню ни отца, ни матери. Я не помню, кого любил, кого ненавидел, не помню, были ли у меня дочери или сыновья… Не помню, жил ли я вообще… Не помню, зачем оказался здесь…

Он закрыл лицо руками и пробормотал несколько старомодных фраз, которые Мину едва могла понять.

– Значит, вам известно одно: вы – наш провожатый, – осторожно сказала она.

Тогда Николаус поднял голову и взглянул на нее с выражением неизбывного горя.

– Я лишился этой привилегии. Я находился здесь, в школе, когда Элиас был умерщвлен. И не предотвратил этой трагедии.

– Вы не знали…

– Дорогое дитя, – прервал ее Николаус, – разве ты попросила бы слепого быть поводырем слепых?

С каждым днем Николаус становился все более рассеянным. Один раз он стоял в коридоре и смотрел, как загипнотизированный, на лампу, в то время как ученики смеялись за его спиной. Потом он вообще куда-то пропал.

Ребекка подходит к краю сцены и ловко забирается наверх. Они вместе собирают кубики и кладут их в пластиковый пакет.

– Плохо, что мы здесь не все, – говорит Ребекка.

Она часто говорит это. Мину опускает в пакет последний кубик. Ребекка попыталась собрать всех в парке, но никто, кроме Мину, не выказал особого интереса.

– В конце концов они поймут, – говорит Мину.

– Что должно случиться, чтобы они поняли? – спрашивает Ребекка со злостью. – Нужно, чтобы еще кто-нибудь умер? Мало им Элиаса?

Мину не хочется, чтобы она упоминала его имя. Имя вызывает в памяти картинку, которую она всеми силами старается забыть: бледное лицо, перерезанная рука, кровь на полу и на кафеле.

– Но что мы можем сделать? – говорит Мину, стараясь прогнать воспоминание. – Ну в смысле… Нам говорят: боритесь со злом! Предотвратите конец света! И все. Хоть бы задание какое-то дали!

– Но ведь в том-то и дело! – говорит Ребекка. – Это и есть наше задание. То, что мы делаем сейчас. Мы должны получше узнать друг друга. Должны развивать свои способности. Это то, что сказала Ида. В смысле, когда она была не Ида.

– Мы знаем, что, во всяком случае, Анна-Карин свои способности развивает, – говорит Мину.

– Я должна убедить ее, что это опасно. Я должна попытаться еще раз поговорить с ней, – отвечает Ребекка, снова потирая лоб.

– Как ты? – спрашивает Мину.

– Ничего. Уже лучше. Раньше меня хватало только на несколько минут, потом начинала болеть голова. А теперь даже когда болит, проходит быстрее.

Мину плотнее запахивает куртку. В воздухе свежо и сыро, холод пробирает до костей.

– Есть еще кое-что, – говорит Ребекка.

Она снова берет один из кубиков и кладет его на пол между ними.

– Только я не знаю, смогу ли сейчас, – говорит она.

Глаза Ребекки сужаются от напряжения. Мину смотрит на кубик, гадая, что же сейчас случится. Кубик не двигается с места, и Мину успевает подумать, что Ребекка, наверное, очень устала.

Даже потом она не сразу понимает, что произошло. Струйка дыма такая тоненькая, что ее сдувает слабым ветром. Но вот дыма становится больше, и один из уголков кубика загорается.

Ребекка смотрит на Мину, и Мину вдруг делается страшно, что сейчас Ребекка подожжет и ее. Она едва удерживается от того, чтобы закрыть лицо руками.

– Офигеть, да? – говорит Ребекка.

Мину не может не согласиться. Маленький синеватый язычок огня скоро разрастается до светло-желтого пламени. Захватывает две стороны кубика. Ребекка наклоняется, чтобы задуть огонь.

– Когда это началось? – спрашивает Мину.

– Вчера. На столе стояла свеча, и я почему-то решила погасить ее. Это было несложно. Нужно было как будто… защипнуть огонь. И тогда я попробовала зажечь свечу. После этого у меня очень сильно заболела голова. Густав так испугался.

– Он ведь не видел…

– Нет, конечно нет, – говорит Ребекка и смотрит в никуда. Она втягивает руки в рукава куртки. – Но мне все труднее таиться от него. Ведь это такие