– Нельзя жадничать, – сказала Зоя.
Она шагнула к нему. Багряк покачнулся, попятился. Поднял зажатый в руке сварочный лазер.
Зоя подкинула на ладони мешочек, словно кошель с золотыми. Тихое шуршание в нем стало громче.
– Ты не знаешь, на что замахнулся, – сказала Зоя. – Старый, глупый дурак…
Вспышка. Еще одна. И еще.
Жжение в груди.
Дуло сварочного лазера дрожит.
– Не подходи, не подходи. – Багряк прижался к переборке. Противный писк заряжаемой батареи. – Убью… давно надо… убью…
Очередной разряд выкалывает оранжевый зрак на груди.
Противный писк.
– Надо делиться, Георгий Николаевич, – сказала Зоя.
Она видит его всего. Всеми оставшимися глазами. Которые выпучиваются из своих гнезд, вылезают из ее тела, повисают на белесых нитях. Она покрыта оранжевыми слизнями. Ее вид столь же страшен, сколь и отвратен.
Еще один обжигающий укол.
Последний. Потому что Зоя на расстоянии хлопка по плечу. Она даже протягивает руку, но оранжевые слизни опережают. Они вбуравливаются с легким едким дымком в тело Багряка. С мерзким хлюпаньем.
– Ты даже не знаешь, с чем имеешь дело, старый дурак, – говорит Зоя.
Багряк разевает рот. Ни единого звука. Белая пена исторгается, течет по подбородку, капает на пол.
Тюлюлюхум аахум.
Зоя сжимает пальцами его дрожащий перепачканный подбородок. Склоняется.
И шепчет:
– Не делай так больше. Это – на всех. Понимаешь? На всех. – Зоя оттолкнулась от Багряка, множество нитей, которыми они соединены, натянулись, напряглись, но Зоя продолжает отступать, шаг, еще шаг.
Когда люк энергодвижительного модуля закрылся за ее спиной, Зоя привалилась плечом к ящику с аварийным комплектом защитного костюма. Она словно провела тяжелый воздушный бой с превосходящими силами противника. На гиперзвуке. С предельными ускорениями. Когда каждый маневр как удар молотом по телу.
Но.
В теле – неизъяснимая полнота. Будто его выжали, выкрутили, освободили от всего лишнего, а затем аккуратно расправили все складки, заломы и наполнили чем-то новым, пузырящимся, к которому оно еще не привыкло, но готово в ответ отозваться взрывом новых сил.
– У тебя на щеке глаза, – услышала Зоя.
– У меня глаза по всему телу, – сказала она и посмотрела на Армстронга. – Зачем ты здесь?
– Позволь помочь, – заг-астронавт подхватил Зою под руку. – В лазарет?
– Домой… в каюту, – ей казалось, что она не сможет сделать и шага. Но легкость в теле нарастала. Словно на корабле отключили гравитацию, и лишь магнитные крепления удерживают ее от того, чтобы взлететь. – И ты тоже?
Тюлюлюхум аахум.
Бледная щека с трупным пятном и неровно заштопанным швом дернулась.
– Прекрати, – попросил Армстронг.
– Я это не контролирую, – сказала Зоя. – Я – это не я. Понимаешь? И скоро все станут не теми, кто они есть, – пальцы нащупали спрятанный в кармане мешочек, погладили его.
– Понимаю, – сказал Армстронг. Его походка осталась той же – медленной, тяжелой, с перевалкой с одной ноги на другую. Так могли бы ходить неваляшки. – И что ты об этом чувствуешь?
– Ни-че-го, – ответила Зоя. – Но я об этом думаю. Я не могу помешать. Это сильнее меня. Я могу только смотреть и думать. И – упрямиться.
– Ты можешь все рассказать командиру. – Армстронг отпустил Зою и налег на очередную кремальеру. Наконец-то жилой модуль.
– Могу, – сказала Зоя. – Но не могу. Хочу. Но не хочу. Меня разорвало на столько частей, что мне уже никогда не собраться. Я не хочу превращать всех в чудовищ. И я хочу превратить всех в чудовищ, потому что одиночество страшнее предательства. Быть чудовищем среди чудовищ – не так страшно.
– Я понимаю, – сказал заг-астронавт. – Вот и пришли.
Армстронг довел ее до кровати, уложил. Уселся в кресло. Огромный. Распухший. Как выловленный из реки утопленник. Зоя шевельнулась и только
