нем никаких поправочных коэффициентов на доброту, сострадание и энтузиазм не предусмотрено.
Сверхлюди наследуют у сверхлюдей. И то, что Фобос находится в руках этих слабаков, – временное недоразумение, Георгий Николаевич хорошо это видел. Фобос выбрал его. Мертвая цивилизация назначила его своим душеприказчиком. И все, что хранится на Фобосе, таится, дожидаясь своего часа, принадлежит ему по праву. По праву бога.
Багряк оценивающе посмотрел на Зою. Девушка лежала с закрытыми глазами и слегка подрагивала. Он вновь сел в кресло, потер подбородок. Вот оно – его слабое звено. Черт дернул связаться с этими… проходимцами. Вредительство, диверсии, экспедиция должна стать максимально неудачной, провальной, с многочисленными жертвами… О чем там еще толковал тот липовый корреспондент? Даже вспоминать смешно. Игры букашек с таракашками. Отсюда, с марсианского Олимпа, все эти игрища противоборствующих разумов и систем – мышиная возня под полом сверхцивилизации, единственным представителем которой стал он, Багряк Георгий Николаевич.
Багряк?
Георгий?
Николаевич?
Это ли не смешно звучит? Нелепые клички, которыми вынуждена себя идентифицировать неразличимая серая человеческая масса. То ли дело – Зевс! Посейдон! Марс! Мощь. Вот она где – даже в древних именах ее поболее, чем в его собственном имени. Древние знали толк в божествах. Тогда они еще не забыли, что созданы божествами как рабочая скотинка, и как рабочая скотинка получили из рук создателей все готовенькое – металлургию, земледелие, ткачество и животноводство. Да! Все, все! Разве жалкий человеческий умишко способен на что-то иное, кроме как крушить друг другу головы камнями, вместо того чтобы складывать из этих камней пирамиды?
Чтобы осознать всю глубину деградации людей, достаточно взглянуть на экипаж «Красного космоса», казалось бы собравшего лучших из лучших представителей человечества для выполнения великой миссии полета к своим создателям. Один только карлик чего стоит. Представитель человечества… какого? Лилипутского? Бабу в экипаж включили! Вот уж воистину смех, и только. Хорошо хоть одной обошлись, которой он… собственными руками… Волосы на себе рвать от такой необдуманности! Или… Вот ведь она – вся перед ним. Почему бы и не… В конце концов, кто разберет этих истеричек – решила, что подцепила «синее бешенство» и не захотела мучиться, не захотела, чтобы кости как резиновыми стали – хоть в узлы конечности завязывай, не захотела, чтобы лицо распухло и посинело, став неотличимым от других заболевших… Да мало ли…
Зоя вдруг поняла, что ей гораздо лучше. Словно кто-то сдвинул переключатель, и турбуленция в реактивном потоке, от которого истребитель сотрясался, прекратилась, и наступил долгожданный момент перехода на гиперзвук. Момент, когда вдруг ощущаешь себя словно погруженным в вязкое стекло – ни звука, ни вибрации, ни страха. Тишина и покой. Покой и тишина.
Так и сейчас. Тишина и покой.
В кресле сидел человек, свесив голову на грудь. Что-то в нем насторожило Зою, что-то в нем было вопиюще неправильным, но она никак не могла сообразить – что именно. Она легко оттолкнулась от койки и взмыла под потолок. Невесомость? Когда? Откуда? Почему?
Нет. Непохоже. Все оставалось на своих местах. Только Зоя парила там, раскинув руки и ноги, всматриваясь в странного человека.
И вдруг ее будто ударило.
Прозрачный!
Человек – прозрачный.
Не так, чтобы насквозь, не как графин, что стоит рядом с ним, но Зоя легко могла рассмотреть сквозь тело полосатую обивку кресла. И его внутренности. И что-то еще – черное, подрагивающее, неприятное.
Она сделала взмах и опустилась на пол. Удивительное ощущение свободы. Даже невесомость с ним не сравнится. В невесомости человек неуклюж еще больше, чем в поле тяготения. А тут достаточно лишь подумать о следующем движении, и ты словно перетекаешь, струишься, будто соткана из дыма.
Так что же в нем такое? Туго свернутое. Блестящее. Словно клочок тьмы, притаившийся в теле и ждущий своего часа. Созревающий.
Зоя протянула руку, и та легко проструилась внутрь и притронулась к тьме.
И тьма пробудилась.
Полупрозрачное тело дернулось, будто по нему пропустили электрический разряд. Голова вскинулась, руки напряглись, грудь выпятилась, словно готовая извергнуть из себя отчаянный вопль, но не успела, так как клочок тьмы развернулся, расправился, раздирая стеснявшие его внутренности, но места ему все равно не хватило, и он ринулся навстречу склонившейся Зое, вытягивая когтистые лапы, распахивая огромный зев, усаженный такими же черными и блестящими зубами.
Тело лопнуло, опало, как воздушный шарик, разметав по каюте ошметки плоти, и безглазое чудище кинулось на Зою.
