Вместо ответа я стянула перчатку и надела кольцо. Алаэрнит вспыхнул насыщенным бледно-голубым цветом, сила его сияния отразилась в ее глазах. Евгения не изменилась в лице, но губы ее побелели.

– Когда вздумаешь снова играть со мной, помни, что тебя могут опередить.

– Зачем мне это? – усмехнулась она. – Что бы теперь ни случилось, ты навсегда останешься чудовищем, не способным даже удержать свою темную мерзость.

Столп огня, взметнувшийся вокруг, опалил лицо жаром, огненные брызги отразились от серебряной паутины, полетели в стороны. С шипением вгрызаясь в покрывало, мебель и стены, на которых тут же заплясали язычки пламени. Я быстро ушла на грань: плети тьмы сорвались с рук, устремились к Евгении. Ударили в щит стихийницы, вихрями взвились вокруг и отбросили графиню на кровать. Пламенный хлыст скользнул в дюймах от подола, но я успела отпрянуть.

Собирающиеся на моих ладонях пульсары стремительно наполняла тьма, когда воздух задрожал, пронизанный магией искажений. Обернулась, но недостаточно быстро – воздушный поток швырнул меня к окну. Справа, слева, снизу вокруг кокона паутины оборачивались языки огненных плетей. Они вздернули меня под потолок и обрушили на пол. Паутина смягчила удары, но чувство было такое, словно упала со скалы в набитом соломой мешке. Комната плясала перед глазами, сквозь звон в ушах пробивались шипение и треск рвущегося под бешеной силой стихии защитного заклинания. Раскаляющийся воздух обжигал легкие.

– Всегда знала, что твою магию переоценивают, – прошипела Евгения, – но чтобы настолько…

Огненный шнур вздернул меня на ноги, обвивая дрожащий защитный кокон на уровне горла. Плеть мертвой удавки разбросало по комнате воздушным вихрем, раскрошившим в щепки уютное кресло. Магия искажений запечатывала магию смерти в тот миг, когда она пыталась прорваться вовне.

– Была бы ты поумнее, пережила бы своего мужа. А знаешь, что?.. Пожалуй, я закончу с тобой и займусь им.

Внутри что-то оборвалось.

И тогда я позволила глубинной тьме хлынуть в меня всей своей силой. Не сквозь, а внутрь, открывая смерти дорогу в жизнь. С жалобным шипением лопнула под огненными вихрями паутина, но смертоносные плавящие языки уже не могли причинить мне вреда. Пламя гасло беззвучно, умирая в раззявленной пасти грани.

Здесь не было ничего, кроме гнили, тлена и холода, а Евгения смотрелась бесцветной молью. Я еще успела уловить отголосок изумления на красивом лице, потом сквозь мои пальцы просочилась самая суть небытия, ударила в ее щит, поволокла за собой. Мне не доводилось раньше уводить за грань кого бы то ни было, но теперь мы стояли посреди мертвой комнаты вместе. Взгляд графини метался между растворяющимся под ногами ковром, в котором копошились черви, и серой, иссушенной мебелью, что рассыпалась прахом на наших глазах. Распускающийся во мне цветок смерти поглощал все, а я плела тьму подобно паутине, раскрывая смерть, точку за точкой, – скоро вся спальня была унизана тонкими, растянувшимися вокруг нас нитями.

Евгения вздрогнула и попятилась.

Тело пронзила боль, дыхание прервалось.

Словно чья-то рука выдернула меня вовне из кожи и вознесла надо всем. Мы по-прежнему были единым целым, но теперь я растерянно смотрела на стоящее в центре комнаты существо с телом женщины: неестественно бледное, по лицу и шее бежали черные прожилки, на месте глаз – залитые черной смолой провалы. Кожа шла полупрозрачными серыми струпьями, словно старая фреска, готовая осыпаться от любого неосторожного движения. В моей- нашей груди сильными отчаянными рывками билось сердце. Еще не мертвое, но уже не живое. Существо вскинуло руку – и щит Евгении брызнул в стороны, словно лопнувшая под тяжелой плитой стеклянная банка.

– Ты права, – сказала Смерть моим голосом. – Тьму нельзя удержать.

Слова звучали в моем сознании, но из провала рта вырывалась лишь мертвая тишина.

И тогда Евгения завизжала.

Точнее, визжала она где-то внутри – за гранью из обессилевшего горла не вырывалось ни звука. Графиня рванулась в сторону, запуталась в паутине тьмы и замерла в опутавших тело нитях: силы стремительно ее покидали. Мы со Смертью шагнули к ней и положили руку на тонкую шею, на которой отчаянно билась вздувшаяся жилка. И без того тонкие черты лица Евгении заострились, в глазах застыл дикий звериный страх. Сейчас я видела сквозь камень и перекрытия не только ее, но и всех остальных – бледные бесплотные призраки людей, что остались в замке. Чувствовала пульсацию сотен сердец, до которых можно дотянуться и выпить.

Но среди них было одно, которое билось неровно.

Неровно, отчаянно… сгорая в огне золотой мглы.

То, что чуть не убило Евгению, ее и спасло.

Приложив ледяные ладони к ледяным щекам, я вытолкнула тьму из себя.

Беззвучно лопались натянутые струны смерти: графиня вряд ли поняла, почему оказалась на полу, отползая по изъеденным тленом половицам к окну. Дверь между спальней и гостиной осыпалась тленом, и тогда я швырнула ее через всю комнату. Прямо к ногам Симона, который сцепил руки за спиной и смотрел на развороченную спальню. Солнечные лучи вдоль каменных стен, истлевшие обрывки обоев, налет праха толщиной в ладонь, сквозь него