– Да. То есть нет. Пока не решила.
Я понимаю, что сама не знаю, чего мне хочется. Или что я могу.
– Что он тебе наговорил? – Калеб берет меня за руку. – Что тебе сказал Николас Пирвил такого, что ты думаешь, будто у него ты вне опасности? Что с ним надежнее, чем со мной? Почему ты думаешь, что он тебя не убьет, как только ты закончишь то, что для него делаешь?
Я вырываю у него руку.
– Не в Николасе дело. В тебе. – Под веками ощущается жжение подступающих слез. – Ты не пришел за мной. Там, в тюрьме. Ты бросил меня умирать. Ты меня бросил, не оставив мне иного выбора – кроме этого.
– Кто тебе сказал? Николас? – Синие глаза Калеба вспыхивают злостью. – Я за тобой пришел бы. Я тебе сказал ждать меня. Ты обещала, что дождешься. – Он берет меня за руку. – Но когда я вернулся, тебя уже не было.
Слезы грозят вот-вот прорваться. Не знаю, кому верить. Не знаю, чему я хочу верить.
– Я там чуть не сдохла. Ты это знаешь? Заболела тюремной горячкой и едва не умерла. – Мне вспоминается Джон, который спас мне жизнь. И не уверена, что Калеб сделал бы то же самое. – Если ты и правда собирался за мной, отчего не шел так долго?
– Мы знали, что Николас появится, придет за тобой. Ясновидец Блэквелла сказал ему, что так и будет. Все это была ловушка. Твой арест, вообще все. Надо было бросить тебя в тюрьму, чтобы заманить туда Николаса. Блэквелл мне так и сказал, когда я пришел за тебя просить.
У меня судорогой сводит горло при мысли о таком предательстве.
– И ты на этом успокоился? – шепчу я. – Ты не мог не знать, как я перепугана. Я чуть не умерла, Калеб. – Повторяю, потому что это
– Я сделал так, как Блэквелл мне велел. Я твой лучший друг. Ты правда думаешь, что я бросил бы тебя умирать?
Я молчу.
– Хочешь сказать, что не веришь мне?
Я смотрю на него. Тот же Калеб, которого я знала всегда. Беспокойный, честолюбивый, всегда жаждущий большего. И только сейчас я понимаю, как глубоко проела его язва честолюбия. Как болезнь, сейчас она правит им, его мыслями, его поступками, определяет, что он хочет видеть, а на что не стоит обращать внимание. Как болезнь, она однажды приведет его к смерти. Меня уже чуть не привела.
– Тебе я верю, – говорю я. – Но я не верю Блэквеллу.
– Что ты несешь? – вспыхивает Калеб. – Да где бы мы были сейчас без него? В той же кухне или вообще бог знает где. Он дал нам возможность, которой не дал бы никто другой. – В голосе его звенит глубочайшая убежденность в собственных словах. – Ты ему жизнью обязана. И я тоже.
Я качаю головой. Не хочу думать, чем я обязана Блэквеллу.
– Почему он тебя сделал инквизитором? – спрашиваю я вместо ответа.
Калеб хмурится, отворачивается от меня, но я успеваю все же заметить на его лице выражение, которого очень давно не видела. Неуверенность.
– Потому что я лучший из его охотников, – говорит он наконец. – Потому что на меня он всегда может положиться. Потому что…
– Потому что знал: если он сделает тебя инквизитором, ты сможешь меня найти.
Калеб кидает на меня неопределенный взгляд, но мы оба знаем, что это правда.
– И есть еще кое-что, чего ты про Блэквелла не знаешь. А если бы знал, мог бы думать о нем по-другому – и о том, что ты для него делаешь.
– Что ты имеешь в виду?
– Что Блэквелл – колдун.
Калеб замирает. И вдруг, совершенно необъяснимо, начинает смеяться.
– Ты сама этому не веришь.
– Не верила. Поначалу. Но это объясняет очень многое. Все вообще. И наши стигмы, и наше обучение, и его планы.
– А какие же это планы?
Он все еще смеется.
– Устроить переворот. Сбросить Малькольма и самому занять трон. А для этого использовать магию.
Калеб резко прекращает смеяться.
– Государственная измена, – говорит он. – Николас сделал из тебя изменницу. За такие слова ты могла бы еще до рассвета попасть на костер.
– Блэквелл уже пытался, если ты помнишь.
Калеб досадливо морщится:
– Я же тебе сказал: это была часть его плана.
Я мотаю головой, но он продолжает:
– Вернемся со мной! – Он говорит тихо, проникновенно. – К утру мы будем уже в Апминстере, и все пойдет так, как раньше. Только ты и я.
