материнский взгляд.

– Скажи им речь, – сквозь зубы напомнил мой родственник.

Это традиция, общее правило, не умеешь толкать речи – ты не феодал, с тобой просто считаться не будут. Хоть ты сто пятьсот тысяч раз дальновидный политик, отличный хозяйственник и великий полководец! Нет дара оратора, всё прочее не прокатит…

– Что вы посмели здесь устроить?! Кровопролитие, мордобой, драку между гостями прямо в моём замке? – стараясь выглядеть как можно грознее, начал я. – Уверен, что вы тут делали ставки, пили, орали, веселились и… даже не пригласили меня! А, прохиндеи?!

Наёмники ответили громким хохотом, они у нас простые ребята.

– В следующий раз за такие дела я прикажу всех вас выпороть на конюшне. Ну а пока… всем по кружке вина, которое вы выпьете за здоровье моей дочери!

– Да здравствует миледи Хельга, что спасла нас всех от взбучки! – радостно проорал кто-то из бывших монахов-инквизиторов, и весь двор троекратно проорал «ола!».

Держу пари, это их Седрик научил. Он много чего нахватался в трёх Крестовых походах.

Мы с дядей Эдиком неспешно пошли вниз.

– Разберись со своей племянницей…

– …с твоей дочерью.

– Какая разница? По логике вещей моей дочерью и твоей племянницей Хельга стала одновременно по факту рождения.

– Не поспоришь. Итак, о чём мне с ней сурово поговорить? Ну то есть обо всём, что мы тут видели, о её планах на будущее, а ещё об отношениях с Метью? Или есть более конкретные пожелания?

– Обо всём, – решился я. – А то вдруг папа чего-нибудь не знает? А мне нужно срочно побеседовать с Седриком по поводу смерти барона Роскабельски и возможных последствиях для нас.

– Теперь уже я чего-то не знаю?

На мгновение мне почему-то показалось, что наш короткий диалог хорошо смотрелся бы где-нибудь в Тель-Авиве. Неужели все в мире, даже русские антиквары и скандинавские боги, с возрастом тоже становятся в чём-то евреями?

Когда мы спустились во двор, Эд быстро поймал мою дочь, пытающуюся удрать на кухню, где под нежной опекой кухарки она может выдержать полугодовую осаду. А учитывая её вечные диеты и здоровую пищу, может, пожалуй, и дольше, но от родного дядюшки далеко не убежишь.

– Хельга, девочка моя, не спеши! Агата, рад видеть, да, всё помню… непременно женюсь… думаю, уже завтра, а сейчас мне совершенно необходимо посекретничать с молодой госпожой. Метью, брысь!

– А я чего? Я же ничего не сказал…

– Заранее брысь, не беси мифологию!

Мой паж, насупившись, отвалил в сторонку, а я кивнул бывшему крестоносцу. Он молча проследовал за мной в обеденный зал, уселся напротив и, к моему удивлению, даже отказался от вина.

– Полагаю, разговор слишком серьёзен, сир?

– Да. Что ж, не будем ходить вокруг да около. Начнём с главного. Почему я не знаю, что Роскабельски бежал?

– А вы не знаете?

– Знаю!

– Тогда почему спрашиваете? – осторожно уточнил он.

Я нервно почесал в затылке, успокоился и потребовал отчета. Седрик, не отпираясь, признал, что пленник исчез, возможно, ещё позавчера. Стражники точно не знают, поскольку от еды и воды он отказывался, а вчера в ночь в его подвале было обнаружено лишь чучело из соломы в баронском платье. Засовы у нас надежные, двери крепкие, каменная кладка на века.

– Сир, я не понимаю, как можно бежать в оконце, куда и кошка не проскользнет?

– Он может, – вздохнул я. – То есть мог.

– В смысле?

– Наш сосед барон Роскабельски мёртв.

– Убит? – уточнил Седрик.

– Убит, – согласился я.

– Вашей рукой?

– При моём непосредственном участии, – уклончиво ответил я. – Но решающую лепту внесла миледи Дана.