Двое попытались схватиться за автоматы, а третий вырвал из ножен огромное мачете, чьё лезвие тут же взвыло от вибрации. Афанасьев быстро нажимал и нажимал на спуск, так что коридор заполнился жуткой мешаниной из кусков ещё трепещущих тел. Чем бы ни стрелял пресловутый «Р-38» – лазером, мазером[11], потоком плазмы или чем-то ещё, одному богу известно, чем – но крови вокруг не наблюдалось. Выстрел каким-то образом запечатывал перерезанные кровеносные сосуды – спекал, заклеивал, покрывал плёнкой – неизвестно, но факт, как говорится, на лицо.

Палач по имени Шапа повернулся к Виктору:

– Надо бы побыстрее уходить, – сообщил он бесцветным голосом. – Место тут не то что бы людное, но народ ходит.

Афанасьев ответил кивком головы, и оба ускорили шаг. Оставшуюся дорогу до девятого сектора они проделали без приключений, и вскоре сидели в маленькой каморке, в которой имелись вода, сантехника, средства гигиены, запас продуктов и узкая койка. Это был тайник, приготовленный Аллу Дабом для Виктора.

– Отсидишься пять-шесть часов, пока первая паника пройдёт, а потом – в добрый путь! – пояснил он пограничнику.

Афанасьев не спорил, а лишь заметил, что пяти-шести часов для пережидания паники маловато. Аллу согласился и предложил Виктору пересидеть первые сутки. На том и порешили, но никто и предположить не мог, что в тайнике окажутся трое…

Впрочем, Шапа, как выяснилось, и не собирался задерживаться надолго. Он осторожно положил девушку на койку, а потом повернулся к пограничнику и без всяких эмоций поинтересовался:

– Ты меня здесь убьёшь или отведёшь куда?

Виктор окинул его внимательным взглядом:

– Ты так торопишься умереть?

– Мы все умрём, – равнодушно заметил Шапа. – Лучше уж спокойно и без мучений.

– Откуда ты знаешь, что без мучений? – поддел его пограничник.

– С мучениями даже лучше, – пожал плечами Шапа и вдруг речитативом заговорил нараспев: – Сегодня смерть стоит передо мною, как исцеление после болезни, как освобождение после заключения. Сегодня смерть стоит передо мною, как молния на небе после дождя, как возвращение домой после военного похода. Подобно сильному желанию увидеть свой дом после долгих лет, которые ты провёл в заключении. Ты – Смерть!

От этих слов по спине пограничника невольно пробежал холодок, а в памяти всплыли бешеные ваххабиты-смертники.

– Что это? – спросил он, напрягшись. – Это твоя молитва?

В первый раз в глазах палача промелькнуло что-то похожее на интерес:

– Это – древний гимн одной из давно ушедших цивилизаций[12]. Так давно ушедших, что уже никто и не помнит: где и когда они были, да и были ли вообще?

– Ты помог мне, – подумав, промолвил Виктор. – Смерть – плохая награда за помощь. Не хочешь выбрать что-нибудь другое?

– А смысл? Ты оставишь меня в живых – хорошо. Ты убил Вашта – хорошо. Вместо него придёт Аллу Даб. И ты думаешь, что ему не потребуется, – тут он запнулся, но твёрдо закончил, – хороший палач?

Афанасьев не мог не признать его правоту, но убивать этого парня ему очень не хотелось.

– А если я тебя отпущу, и ты уйдёшь отсюда?

– Куда? – в голосе Шапы прозвучала едва заметная насмешка. – Я не знаю места, где примут бывшего вайра. Может, ты знаешь?

И тут Виктору пришла в голову шальная мысль. Он покрутил её и так, и эдак – нет, вроде всё верно. Но озвучивать её пограничник не спешил, а потому спросил:

– Ты слишком образован для простого вайра, – и так как Шапа молчал, продолжил: – Сдаётся мне, что у тебя за спиной обучение отнюдь не в начальной школе. Как тебя угораздило попасть к вайрам?

– Это – моё дело, – неохотно обронил палач.

– А все же? Лично у меня складывается такое впечатление, что ты, парень, кого-то ухлопал… – Виктор задумался, – например, из ревности…

По чуть заметным сокращениям лицевых мышц полковник-пограничник понял, что не ошибся, и продолжил «качать» Шапу:

– Убил из ревности какого-нибудь подонка, с которым ты и срать бы на одном поле не сел. А потом струсил и рванул, спасаясь от тюрьмы. Угодил к вайрам, и поначалу даже приподнялся. В своей пятёрке старшим поди ходил? Сержантом?