отвернулся.

– В чем дело? – голос девчонки стал требовательным.

Она подошла к Афанасьеву и потянула его за раненую руку, да так, что тот невольно зашипел.

– А почему ты всё ещё ходишь с… – тут она вдруг осеклась, уставилась на Виктора и провела рукой по его лицу. – Ты – не мой кузен. И вообще – не аури, – вынесла она наконец своё заключение. Тут глаза её чуть расширились от удивления: – Но ведь ты – и не человечек. Человечки не обладают ничем подобным, что ты делал с этим… – она махнула рукой в сторону стены, за которой сидел Шапа. – Слушай, а ты вообще кто? И что ты здесь делаешь? На хуора ты не похож, на зьята – тоже…

Больше всего Афанасьева удивило то, что девчонка совершенно его не боится. И не стесняется, хотя уже точно понимает, что он – не «герой её прежних милых забав».

– Я тот, кто вытащил тебя из больших неприятностей, – произнёс он дипломатично. – Здесь я оказался для того, чтобы убить Дета Вашта. А вот ты как к нему угодила?

– А, с кем не бывает! – девчонка состроила гримаску и снова принялась его внимательно разглядывать. – Нет, – тряхнула она головой, – ничего не понимаю! Я, конечно, не самый великий биолог, но то, что физически ты – не человек, вижу совершенно отчётливо. И мощность излучения мозга во всех пяти спектрах у тебя такая, что на сотню человек хватит! Да ещё и останется!

Не стесняясь, она уселась на пол, скрестив ноги и выставив на показ всё то, что обычно принято скрывать, и похлопала ладошкой рядом с собой:

– Садись.

И когда Виктор повиновался и уселся напротив неё, добавила:

– Предлагаю честный обмен: ты рассказываешь мне всё про себя, а я – я, ну… – девчонка на секунду задумалась, а потом решительно тряхнула головой: – А я рассказываю тебе все про себя. Ну, вернее, всё то, что ты сможешь понять, идёт?

– Quid pro quo[13], – хмыкнул задумчиво пограничник.

Услышав это, девчонка насторожилась.

– Quid pro quo? – повторила она, словно пробуя вкус слов на язык.

Афанасьев мог бы поклясться, что его странная собеседница что-то усиленно вспоминает. Вот она в задумчивости намотала на палец прядку волос, прикусила нижнюю губу… И вдруг просияла:

– Salvete! Quid hic agis, civis Romanus?[14] – и, увидев замешательство Виктора, добавила извиняющимся тоном: – Произношение, конечно, хромает. На все четыре ноги. Но ведь фразу я построила правильно?

– Понятия не имею, – честно признался Виктор. – Это что за язык?

– Странно, – нахмурилась девчонка. – Неужели я ошиблась? А вот ты что сказал? Это вот: «Квипрокво»?

– А-а, это на латыни, – сообщил Афанасьев. – Крылатое выражение. Означает примерно: «Ты мне, я тебе».

– Ну да. Все верно, – кивнула собеседница. – Вот я и поприветствовала тебя на твоём родном языке. Неужели я забыла его настолько, гражданин Рима?

– Кто? Я? Да ты что?! – невольно улыбнулся пограничник. – Я и родился-то примерно через полторы тысячи лет после падения «вечного города». Просто у нас остались поговорки и всякие словечки из их языка.

– То есть ты хочешь сказать, – снова задумалась девчонка, – что в вашем мире человечки исчезли, уступив место вашей расе? И все это произошло за какую-то пару несчастных килолет?

– Да нет, – досадливо махнул рукой Виктор. – Я – человек. Во всяком случае, был им до недавнего времени.

И чтобы не терять драгоценного времени, он вкратце рассказал ей обо всем, что произошло с ним, опуская излишние подробности. Девочка слушала очень внимательно, не перебивала и не задавала ненужных вопросов. Создавалось впечатление, словно она сидит не голая на полу в душевой кабинке, а в школе за партой.

– То есть ты сейчас – клон? – спросила она, когда Виктор закончил. – Как интересно… – она встала и подошла к сидящему мужчине, положила ладони ему на грудь. – Ты позволишь?..

– Эм-м… Это… – начал было Афанасьев, но девочка уже ловко сдёрнула с него куртку, расстегнула комбинезон, и тонкие пальчики побежали от груди вниз по животу.

– Как интересно… – шептала девчонка, чуть раскачиваясь. – Очень, очень любопытно…

От её пальцев исходил сухой жар, странно покалывающий кожу, а сами пальцы и всё тело неярко мерцало голубым свечением.

– У тебя стоит ограничитель на внутренний биоцикл, – произнесла собеседница, убирая руки. – Знаешь, очень любопытный блок… Если бы я точно не знала, что мы давно уже не производим ничего подобного, я могла бы поклясться, что это – почерк Кьяра,