ведущая в Бездну. И тысячи, сотни тысяч сосудов, пронизывающих плоть земли.

Он не разбился.

Он почти понял. И падение прекратилось, а опаленные крылья зажили. Тяжелый воздух вывернул их, а в лицо вновь ударило вонью…

…и он очнулся.

Воняло кровью.

И гарью.

Дымили шторы, паркет занялся, и Кохэн, пошатываясь от слабости, поднял графин. Плеснул водой. К счастью, в графине была именно вода. И до штор добрался, содрал. Скомкал, опаляя ладони.

Окно открыл.

Кто-то кричал о пожаре… нет пожара. Уже не будет. Пламя, послушное воле его, силе, от которой он сам когда-то отказался, унялось. И Кохэн получил возможность осмотреться.

Голова болела.

Странно.

Как он очутился в этом месте? Где это самое место вообще находится?

Комната.

Просторная. С большим окном, со светлыми обоями. Столик. Стулья и низкий диванчик, прикрытый клетчатым пледом. Полка. Фарфоровые кошечки на полке. Взирают на Кохэна свысока…

…а крик не утихает.

…и кажется, слышен далекий вой пожарных сирен. Надо уходить, но…

Она лежала на полу, женщина с золотыми волосами. Женщина, чье лицо прикрывала уродливая деревянная маска. Женщина, которую Кохэн узнал, хотя видел лишь пару раз…

И он закричал бы, но опаленное дымом горло было не способно издать ни звука.

Она была нага.

Разве что чулки оставили, выбрав черные в сетку, которые подошли бы шлюхе. И теперь это казалось особенно неправильным.

Уходить.

Но… он стоял и смотрел.

На чулки эти. На руки, перетянутые алой шелковой лентой. И на ногах такая же… для постельных игр хороша, а вот связывать кого-то неудобно — скользкая. На грудь, покрытую коркой засохшей крови. На разверстую рану живота. На клубок кишок, которые аккуратно сложили рядом.

На золотое блюдо.

И сердце, лежащее на этом блюде.

Кохэна замутило.

…нет, он не стал бы снова… он не в Атцлане…

…нож и вилка. Столовое серебро, начищенное до блеска. Кусок мяса, наколотый на острые зубцы. И веточка базилика украшением блюда.

…не стал бы. Конечно, не стал бы…

Он отступил.

Он ничего не может сделать для Сандры сейчас. Но он знает, кого спросить за эту смерть. И обсидиановый клинок, предусмотрительно оставленный у тела, пригодится.

Кохэн, сын Сунаккахко, быть может, давно покинул стены Атцлана, но память его не подведет. И рука не дрогнет. А солнце, получив новый дар, будет довольно.

Уйти ему позволили.