обиталище.

– Волшбе обучен?

– Не знаю, не замечал.

– Все живое на земле смертно, и Калим твой тоже.

Первуша свернул ворону шею, отбросил мертвую птицу. Они напали на человека, покалечили, прощать им юноша не собирался. А вот стаю под корень извести хотел. Подобрал оба трупика, вышел во двор. Вороны, сидящие на дереве, уставились на него. Первуша поднял в руке битых птиц.

– Так с каждым будет! – каркнул он. – Убирались бы вы отсюда! Не дам зло творить в деревне!

Вороны в изумлении переглядывались. Чтобы человек с ними разговаривал – невиданное дело! Первуша швырнул наземь птиц, вернулся в избу. Ратша уже не стонал, лежал на лавке тихо.

– Как ты, хозяин?

– Лучше.

– Подкрепиться чем есть ли?

– Горшок со щами в печи стоит, сам распорядись.

Ну, если хозяин позволил, надо хозяйничать. Первуша щей в миску налил, под рушником каравай хлеба обнаружил, отхватил ножом кусок изрядный. Уселся за стол, с аппетитом поел. Щи постные, без мяса, надолго сытости не дадут.

– Там, в чугунке, еще яйца вареные. Утром в курятнике набрал, ты поешь, – разрешил Ратша. – Все сытнее.

Первуша съел пару вареных яиц, запил узваром шиповника. На крыльце каркнул ворон, просил выйти.

Юноша вышел. Ворон сидел на перилах крыльца.

– Пусть люди покинут деревню, мы никого не тронем, – прокаркал ворон.

– Не договоримся. У людей скарб, скотина, избы. Как бросить?

Ворон не ответил, улетел. Вороны на дереве облепили переговорщика. Ну-ну. Пусть подумают. Впереди ночь, а вороны – птицы дневные, ночного зрения не имеют. На это Первуша рассчитывал. Он вернулся в избу, присел. За день прошел много, устал. Сейчас бы вздремнуть, ночью предстоит работа. Видимо, придремал сидя, потому что, когда открыл глаза, в избе была полная темнота. Выбрался в сени на ощупь, опасаясь наткнуться на что-нибудь и грохотом разбудить хозяина. Прочитал заговор, крутанулся на одной ноге и обратился в филина, как Коляда когда-то. Только теперь понял, почему учитель выбрал эту птицу – за способность отлично видеть в темноте, а еще за мощный клюв и сильные когтистые лапы, все же хищник. Взлетел, описал широкий круг, осваиваясь с новым телом. Ощущение полета было необычным, захватывало дух. Попробовал сделать несколько разворотов, осмелился даже на кувырок, как это делают голуби. Получилось, хотя чувствовал – не вполне освоил полет, надо было прежде практиковаться. Только нужды не было. Описал восьмерку, приблизился к дереву, где вороны сидели. Филин беззвучно летает, в метре пролетит, и не услышишь. Но вороны почувствовали что-то, загалдели. А Первуша глазами филина прекрасно видит всех пернатых пришельцев. Почему-то решил, что на верхушке дерева сидит вожак стаи. Подлетел к ворону, схватил его мощными лапами и давай долбить клювом по голове. Ворон забился в лапах и дух испустил. Первуша отпустил тело, на других кинулся. И с этими покончил быстро. А Первуша с непривычки устал, уселся на несколько минут на ветку. Передохнув, принялся за истребление стаи. Так, с перерывами на отдых, извел всю стаю. Сил едва хватило, чтобы плюхнуться посреди двора, отдышавшись, обернуться человеком. В избу вошел, пошатываясь, свалился на лавку, уснул. И снился ему полет над степью, рощами и реками. Проснулся от движения рядом, то хозяин хлопотал.

– Здоров ты спать, гость. Доброе утро!

– И тебе не хворать.

Первуша поднялся, хозяин пригляделся и давай хохотать.

– Ты чего?

– На себя посмотри, весь в пуху. С подушкой ночью воевал?

– А ты выйди во двор, посмотри.

Ратша вышел. Непривычно ему с одним глазом, расстояние определить невозможно. Вернулся быстро, от возбуждения руками размахивает:

– Первуша! Диво дивное! Вороны-то все под деревом мертвые валяются. Чума на них какая-то напала или хорек душу отвел, не знаю. Радость-то какая!

– Да? – делано удивился Первуша. – Пойду, гляну.

Под деревом пух, перья, вороньи туши едва не слоем лежат. Первуша с удовольствием оглядел дело рук своих, вернее – клюва и