Анненковым именно Григорий Ефимович, а Николай II только зыркнул затравленным взглядом.
– Здравия желаю, ваше императорское величество! – преувеличенно бодро рявкнул Борис Владимирович и, точно на плацу, лихо откозырял. Распутину он лишь коротко кивнул, негромко прибавив: – Здорово, кержак.
– И тебе не хворать, – откликнулся тот, но с кресла не встал и даже не пошевелился.
Император остановился и секунд двадцать пытался сверлить Анненкова взглядом, но потом вздохнул и опустил глаза…
– Григорий мне все рассказал, – произнес он глухо. – Я верю, что это – правда. Я не знаю, откуда это знаете вы, генерал, но хочу спросить: неужели ничего нельзя сделать?
В последних словах явственно звучали слезы и какая-то дикая надежда – надежда сродни той, с какой смертельно больной человек встречает врача, ожидая, что тот принес, наконец, чудесное средство, которое его исцелит…
Ни Анненков, ни Рябинин не умели врать с честными глазами безнадежным больным. Генерал долго молчал, а потом твердо ответил:
– Нет, государь. У вас нет столько сил, чтобы остановить эту лавину.
– А у вас?
Снова долгая пауза…
– И у меня тоже. Даже если вы сейчас назначите меня командующим фронтом, это все равно ничего не изменит. Слишком много офицеров, высших чиновников и даже ваших родственников страстно желают вашего падения.
Николай молчал. Очень долго…
– Вы – очень сильный человек, генерал. Я не верю, что вы ничего не можете сделать, – проговорил он наконец. – Вы не боитесь их, вы знаете их, так почему же – черт возьми! – почему?!
– Ваше величество, – подумав, ответил Анненков, – вы переоцениваете мои силы. Одиночка не может эффективно бороться с СИСТЕМОЙ. Можно отразить десять ударов с разных сторон, но если система нанесет одиннадцать – все кончено. А большая, разветвленная система может ударить и двадцать, и тридцать раз…
– Боже мой, да что вы такое говорите?! Какая система?!!
– Вопрос задан неправильно, – грустно усмехнулся Борис. – Не «какая», а какие. Против вас борется не одна система, а несколько. Вы стоите поперек дороги масонам, а их весьма активно поддерживают государственные машины нескольких держав. В первую очередь – Британской империи…
Император ошарашенно помотал головой:
– Что вы такое говорите, генерал?! Почему Британия?! Какие масоны?!
Распутин неожиданно встал с кресла, подошел к Анненкову и встал рядом:
– Я тебе, папа, давно говорил: разгони ты эту стаю! Всем этим ложам да ложкам в Сибири самое место! В Нерчинске, для примеру. Там камня немеряно, вот пущай и строят свой каменный храм…
Николай с видом безумца, осознавшего вдруг свою болезнь, рухнул в кресло.
– Боже мой! Боже мой! – забормотал он, тряся головой. – Кто сошел с ума? Я или вы оба? Масоны – это всего лишь игра скучающих бездельников… Англичане… Они же наши союзники…
Слушая этот лепет, Распутин вздохнул, пожал плечами, посмотрел на Бориса и неожиданно четко и твердо произнес на латыни:
– Кого Юпитер хочет погубить, того лишает разума.
Рябинин знал значение этой фразы и вспомнил, что однажды ему довелось слышать, как говорили на латыни двое испаноговорящих эскулапов. Полковник поразился тому, что произношение у Григория Ефимовича оказалось точь-в-точь, как и у этих парней из Чили….
– Послушайте, ваше величество. Вы, конечно, можете считать масонство просто игрой, но не объясните ли мне в таком случае, почему для масона слово его собрата по ложе стоит больше, чем приказ его непосредственного начальника?
Николай молчал, закрыв лицо руками. Анненков подумал и предложил:
– Хотите, я расскажу вам, как это было в другом времени?
Император медленно кивнул, и Борис Владимирович начал:
– Вы говорите, что англичане – наши союзники. А в чем, позвольте спросить? Наши интересы в этой войне? Проливы? Но Англия никогда не позволит нам заполучить их в единоличное пользование. В прошлый раз… – тут он запнулся, но тут же выправился: – В другом времени вас свергли через полгода после того, как Россия едва-едва не выиграла войну. Летом шестнадцатого года Брусилов, командуя Юго-Западным фронтом, прорвал австрийский фронт и поставил их армию на грань катастрофы. Если бы в этот момент на
