жадный, цветочки мои берегу. А я – да, жадный. Потому что все еще умею смотреть, не срывая. Так что пока цвети, мой цветочек, а там посмотрим, как оно обернется… Заплела свои косы? Есть чем завязать?

– Только заколка твоя.

– Заколи хоть заколкой. Может и впрямь – разрезать ее тебе на две, в одну косу вы же волосы не плетете.

– Не надо! – Я даже испугалась. Как это можно! Резать, да по живому! – Ты испортишь узор!

– Он бессмыслен.

– Он красив. Он живой. Он – это ты.

– Вот уж не думал, что ты сможешь это так почувствовать, – Анхен покачал головой, провел рукой по моим волосам. – Ну, пойдем друга твоего навещать.

– Какого друга?

– Да некоего Петю Ковалева. Помнишь еще, кто это?

– Петьку? А где он? Что с ним? – Странно, до сего момента мысли о Петьке меня не посещали. Вообще.

– А он, Лариска, на другом конце коридора. Здесь, знаешь ли, очень традиционное размещение палат: девочки налево, мальчики направо.

– Он что, тоже заболел? – испугалась я. – Но ведь все обойдется, ты же ему поможешь?

– Ну, шансов не заразиться у него просто не было. А помощь ему моя не нужна, болезнь не смертельная. Проблема с лекарствами решена. Так что через пару недель поправится.

– Вампирскими лекарствами?

– Да вашими, обычными. От этой болезни они вполне эффективны. Тут просто была небольшая техническая проблема, но с ней уже разобрались. Не ожидали столь сильной вспышки инфекции так далеко от Бездны.

– Так мне не нужна была твоя кровь? Не было необходимости?

– Не было бы необходимости, заболей ты, как твой Петька, в легкой форме. Но тебе же надо все до крайности доводить. И отношения, и болезни. Приедешь домой, возьми книжку, посмотри, что такое ИТШ, и сама решай, нужна ли тебе была моя кровь, или это я так, на почве сексуального маньячества поразвлекся.

– А что такое ИТШ? И что ты злишься, я же просто спросила.

– Инфекционно-токсический шок. А я не злюсь, я так. Предвкушаю наши последующие встречи. Пойдем уже к твоему Петьке.

Пошли. Сидевшая на посту сестра не то чтобы попыталась нас не пустить (это как бы у нее получилось – не пустить куда-то вампира?), но, верная долгу, она все же намекнула на недопустимость разноса инфекции по больнице и за ее пределы. В связи с чем походы из палаты в палату крайне не рекомендованы.

– Я все понимаю, и вы совершенно правы, – мягко произнес вампир, склоняя голову и опуская глаза. – Но, если можно, один раз, под мою ответственность, – голова поднимается, взгляд нежный, просящий, улыбка – сердце потеряешь.

– Да, конечно. Только, если можно, недолго.

– Спасибо вам.

Мы проходим дальше, и я начинаю ржать. Даже не смеяться, а именно ржать. Плечи ходуном ходят, остановиться не могу.

– А ты учись, Лариска, учись, – подмигивает мне Анхен, – в жизни пригодится.

Мы останавливаемся у дверей палаты.

– Так, все, успокаивайся. Лариса, бери себя в руки. Мы не в цирк, мы больного друга навещать пришли. Твоего, кстати.

Я честно пытаюсь угомониться. И почти справляюсь с выражением лица. Но то, что он мог бы ей приказать, просто приказать, а он предпочел улыбнуться, греет душу и вылезает глуповатой улыбкой на щеки. Я слишком люблю его.

– Глаза вниз. На меня не смотришь. Смотришь на Петю, – продолжает он инструктировать.

– Зачем?

– Затем. У тебя, когда ты на меня смотришь, глаза начинают блестеть абсолютно нездоровым блеском. Сейчас не время и не место это демонстрировать. Идем.

Он решительно открывает дверь и заходит. Я за ним. Ой! Огромная палата, восемь мужиков. Как-то я не рассчитывала…

– Добрый день, мальчики. Вы позволите на пару минут заглянуть к вам в гости?

Мальчики в возрастной категории от восемнадцати и до бесконечности дружно роняют челюсти, подбирают челюсти, в глазах проясняется даже у тех, кому их давно заволокло туманом. Лица светлеют на глазах. В ответ на его теплую улыбку улыбками расцветают все.