– Возьми.

– Правда?

– Да. Только обещай мне…

– Что?

– Обещай, что выпьешь. До последней капли. Выпьешь сам и ни с кем не поделишься. Обещай, что выпьешь, а не прольешь на землю. Скажи мне, что моя кровь не поганая и ты не станешь проливать ее на землю! – обида, давняя, позабытая, вдруг вырвалась из меня с этими словами, и я рыдала, не в силах успокоиться.

– Значит, ЭТО тебя обидело? – Анхен, похоже, был поражен. – Из всего, что я тебе сделал, ты помнишь только это? Эту фразу?

– Обещай!

– Я обещаю, Ларочка, обещаю, – он перемежал слова поцелуями, и я верила, чувствовала, что он был в этот момент абсолютно искренен. – Ты будешь моей, только моей. И я никогда не пролью твою кровь на землю. Ты прости мне эти слова. Я был зол тогда, себя не помнил. Я много лишнего тогда наговорил и, быть может, сделал. Мне нельзя злиться, Ларка, я потом остановиться не могу. Я знаю, я пытаюсь сдерживаться, но если срываюсь… Тебе повезло, что я не убил тебя в тот день, а ты запомнила эту глупую фразу.

Я обхватила его руками, прижала к себе крепко-крепко:

– Просто люби меня. Я твоя. Вся. До последней капли.

Он любил. Аккуратно снял с меня через голову рубаху и бросил на пол. О, то есть если за свои деньги куплено, то мы вещи не рвем, снимаем! Да и сам сегодня явно подготовился. Пришел не в рубашке, а в футболке-поло с тремя пуговичками под горлом. В надежде, что хоть эти уцелеют, не иначе. Ладно, можно и через голову.

– Как я люблю, когда ты не в костюме, – прошептала я, целуя его шею, спускаясь дорожкой поцелуев к груди…

– Не в костюме или без костюма?

– Оба варианта вместе.

Я потянулась к застежке его джинсов, но он перехватил мои руки и, заведя их мне за голову, начал целовать меня сам, и мир мой был – Анхен, мой космос, моя вселенная, и имя его было моим дыханием, и жизнь была лишь там, где он меня касался.

Дверь распахнулась. Ну конечно, больница же. Здесь стучать не принято. Санитарка посуду после завтрака забрать решила. Не забрала. Ойкнув, удалилась. Я покраснела. Анхен рассмеялся.

– Пора завязывать с этой любовью вампира и девы, – весело сообщил он мне. – И так вся больница сутки на ушах стоит. Они и вампира-то первый раз в жизни видят, а тут такой роман! Да у них на глазах! Сэлисэн и Елена горько рыдают в уголке. Теперь лет сто детям и внукам о нашей неземной любви рассказывать будут.

– Ну что ты смеешься? Это же неприлично! Вот что они теперь обо мне подумают?

– Все-то у вас неприлично на ровном месте! Завидуют они тебе. Всей больницей. И чего в этом неприличного? – Вопреки разговорам о необходимости завязывать он явно был намерен продолжать, и я не могла не согласиться с его доводами.

Страсть сжигала меня, я стонала и выгибалась в его умелых руках. Вот только джинсы он так и не снял и снова взял меня только пальцами, да еще и перевернув при этом на живот, так, что я не могла его даже касаться. Мои руки мяли больничные простыни, я выдыхала в подушку его имя, я умирала от наслаждения… Вот только… если бы… он взял меня… по-настоящему… и еще укусил, это было бы… я не знала, можно ли чувствовать острее, сильнее, чем сейчас, но наверное… иначе зачем… И тут я почувствовала, как его большой палец медленно, но неудержимо врывается мне в попу. Ах, нет! Я дернулась, но он меня удержал и вновь начал двигаться во мне, заставляя принимать его и там тоже, и это было… не больно, еще не больно, но… ощутимо и, главное, совсем не нужно… но он не прекращал, двигаясь уверенно и энергично… ах! резко даже, но… Анхен!.. если ты так хочешь… если тебе так нравится, то пускай… я приму… я любого тебя приму… ах, Анхен! Анхен!!!

Мир рассыпался на осколки, и вновь собрался. Больничной палатой. Больничной кроватью. Простыней, сжатой в моих пальцах. Подушкой под моей щекой.

Анхен потянул меня за плечо, переворачивая на спину. Очень медленно приблизил к моему лицу свое. Убедился, что я сфокусировала на нем свой взгляд. И разомкнул плотно сжатые губы. Рот открылся, и я увидела это. Черный провал. Голые десны. Только спереди, сверху, как он и показывал, два острых и длинных игольчатых зуба. Ничего общего с теми резцами, по которым я водила пальцем. Гадюка. Этот жуткий рот – это челюсти гадюки, по-другому не скажешь. Вот так у них все трансформируется? Разве такое возможно?

Медленно протянула руку и коснулась этих, настоящих зубов вампира. Это были не клыки. Но вот как назвать их, я не знала.