концертно-театратьный комплекс, в то время как вокруг один за другим открывались магазины, заполненные товарами со складов СС: продукты, предметы домашнего обихода, дамская и мужская одежда, обувь, нижнее белье, дорожные принадлежности и чемоданы; имелся тут теперь и санаторий, молельный дом, читальня, библиотека, спортивный зал, почтовое отделение с посылочным отделом, банк, в директорский кабинет которого завезли массивный письменный стол и гарнитур мягких кресел, имелась и кофейня, перед которой были расставлены зонтики, столики и складные стулья, создававшие атмосферу курортной неги, — все эти косметические манипуляции производились с таким размахом, что, казалось, им не видно конца: целыми днями повсюду что- то пилилось, строгалось, штукатурилось, красилось, до тех самых пор, пока не приблизился день долгожданного визита, в честь которого Терезиенштадт — основательно подчищенный еще и изнутри благодаря тому, что удалось, несмотря на все заботы и хлопоты, успеть, так сказать, несколько проредить народонаселение и отправить непрезентабельный контингент на Восток, — был превращен в настоящую потемкинскую деревню, пленившую, наверное, сердца иных ее обитателей, некоторые из которых, быть может, даже исполнились надеждами, оказавшись вдруг в этом фантастическом Эльдорадо, куда в скором времени прибыла и достопочтенная комиссия в составе двух датчан и одного швейцарца, каковым была предоставлена возможность, в строгом соответствии с разработанным комендатурой графиком и маршрутом, пройти в сопровождении ответственных лиц по чистеньким, еще с утра надраенным мылом, улицам и убедиться собственными глазами, какие веселые и довольные лица у этих не знающих ужасов войны людей, выглядывающих теперь из окон, как нарядно они все одеты, как обихожены немногочисленные больные, как аккуратно и гигиенично раздается еда в судках и хлеб — раздатчики работают только в белых тиковых перчатках, не иначе, как много предлагается тут всяких развлечений, о чем можно судить по афишам, попадающимся на каждом углу и приглашающим на спортивные состязания, программы кабаре, театральные постановки и концерты, и как радуются жители города, когда по окончании трудового дня собираются толпами на равелинах и бастионах и наслаждаются свежим воздухом, пьянея от счастья, почти как пассажиры какого-нибудь океанского лайнера, отправляющегося в кругосветное путешествие, — по всем статьям прекрасная картина, которую немцы, по завершении визита, то ли для целей пропаганды, то ли для оправдания собственных действий в своих глазах, велели запечатлеть на кинопленку, а потом, как сообщает Адлер, сказал Аустерлиц, еще в марте 1945 года, когда большинства участников съемок уже не было в живых, записали фонограмму с народной еврейской музыкой в качестве звукового сопровождения к этому фильму, копия которого была якобы обнаружена в британской зоне по окончании войны, но затем куда-то бесследно исчезла, вот почему даже Адлер, сказал Аустерлиц, так и не видел ее. Не один месяц потратил я на то, рассказывал Аустерлиц, чтобы обнаружить через Британский военный музей и другие учреждения хотя бы какую-нибудь зацепку и выйти на след пропавшего фильма, ибо несмотря на то, что я ведь побывал в Терезиенштадте, поехав туда прямо из Праги, и к тому же был знаком с описанием тамошних условий по книге Адлера, написанной с величайшим тщанием и снабженной множеством примечаний, каковые я изучил от первого до последнего, я все же никак не мог себе вообразить жизнь в гетто и представить, что моя мать, Агата, в то время тоже находилась там. Я все время думал, что вот если найдется фильм, то, может быть, тогда я увижу, как там все было в действительности или хотя бы получу приблизительное представление, и все мечтал, что я непременно узнаю Агату, даже если она на пленке моложе, чем я сейчас: может быть, она мелькнет среди посетителей фальшивой кофейни, или в галантерейной лавке, где она работает продавщицей, и я увижу, как она осторожно достает из ящика пару чудесных перчаток, или на сцене в роли Олимпии из пьесы «Новеллы Гофмана», которая была поставлена, по сведениям Адлера, в Терезиенштадте в рамках программы косметических мероприятий. В моих фантазиях мне виделось, будто я случайно встречаюсь с ней на улице, она в летнем платье и легком габардиновом пальто, вот она идет, одна, в толпе фланирующих обитателей гетто, и направляется прямо ко мне, приближается с каждым шагом, — и вот последний шаг, и я буквально чувствую, как она сходит с экрана и погружается в меня. Подобного рода фантазии, владевшие мною, и стали причиной того, что я пришел в необычайное волнение, когда Британскому военному музею все же удалось заказать через берлинский Федеральный архив копию того фильма из Терезиенштадта, которую я разыскивал. Я до сих пор помню это ощущение, сказал Аустерлиц, как я, сидя в одной из просмотровых кабин музея, засовываю дрожащими руками кассету в черную щель видеоаппарата и смотрю, ничего не воспринимая, на экран, вижу какое-то производство — вот кузница и наковальня, вот гончарная мастерская и шорня, вот обувной конвейер, беспрерывное движение, бессмысленное заколачивание, затачивание, сваривание, подравнивание, замазывание, сшивание, вижу, как на секунду в кадре появляются чужие лица, мелькают бесконечной чередой, вижу, как работники и работницы выходят вечером из бараков и шагают по чистому полю под небом в белых неподвижных облаках, как играют в футбол во внутреннем дворе казармы на глазах у многочисленных зрителей, столпившихся в аркадах первого этажа и на галерее второго, вижу мужчин под душем в центральной бане, вижу ухоженных читателей, берущих книги на абонементе в библиотеке, вижу настоящий симфонический концерт, вижу, как несколько десятков людей работают в огороде, разбитом у самых стен крепости и залитом теперь ярким летним солнцем, как они окучивают овощи, поливают помидоры и