и некоторые из них говорят, что мы инстинктивно подавляем воспоминания, связанные с травмой или нашей неспособностью понять. Я не помнила свою жизнь до рабства, у меня не осталось воспоминаний о моих родителях или о нормальном детстве. Первое, что я помнила – как я лежала на холодном цементе в подвале и плакала, а надо мной стоял какой-то мужчина и говорил непонятные мне вещи. Обычно первые воспоминания появляются у людей в три с половиной года, но у некоторых – позже. Например, мои появились в шесть лет.

Когда я впервые встретила Изабеллу Свон, ей было как раз три с половиной. Карлайл повез меня в Лас Вегас на уикенд, чтобы отпраздновать нашу годовщину, и сразу после прибытия он получил звонок, сообщающий, что ему нужно отправиться в Финикс по делам. Эта новость вызвала у меня такой страх и чувство опустошенности, что подогнулись коленки.

Финикс – место, где я провели худшие годы своей жизни. Мне отчаянно хотелось вспомнить нормальные годы своего детства, время, когда я, должно быть, была счастлива и любима, но Финикс всегда заслонял эти воспоминания. Эвансоны поработили меня, мучили меня, причиняли боль, и когда Алек забрал меня у своей матери и отвез в Чикаго, я поклялась, что больше никогда не вернусь в это место. Это Ад на земле, последнее место, где мне бы хотелось оказаться, особенно на годовщину.

Карлайлу были прекрасно известны мои чувства, поэтому напряжение в машине душило нас всю дорогу в Аризону. Я не столько злилась на него, сколько волновалась, боясь того, что ждет меня после приезда. Я тяжело работала, чтобы справиться с пережитым в Финиксе, и мне было страшно, что возвращение туда уничтожит весь мой прогресс. Когда мы прибыли, я попросила у мужа минутку передышки, чтобы взять себя руки. Сердце бешено билось в груди, желудок крутило, голова закружилась. Я делала глубокие вздохи, чтобы успокоиться, и пыталась ободрить себя мысленной беседой. Я знала, что мой муж никогда не позволит обидеть меня, но меня пугала близость людей, которые помнили меня исключительно как рабыню. Тошно, что окружающие могут смотреть, как мучают ребенка, но не пытаются остановить это, эти размышления ввели меня в столь глубокую задумчивость, что я не заметила ее приближение.

Я услышала громкий визг ребенка, этот звук вырвал меня из оцепенения, я быстро развернулась и увидела, как прямо на меня несется маленькая девочка. Я ждала, что она остановится или оббежит меня, но вместо этого она врезалась прямо в мои ноги. Я отшатнулась на несколько шагов, а она упала на попу и подняла на меня удивленный взгляд. Казалось, что мое присутствие глубоко озадачило ее, она не ожидала, что кто-то появится у нее на пути.

Я с минуту ее разглядывала, пораженная, какой неопрятной и хрупкой она выглядела. Ее лицо было чумазым, ладони почти черными от грязи, а одежда изношенной и порванной. У меня не хватило бы слов, чтобы описать, как спутались ее волосы, они представляли собой просто грязный клубок. Она смотрела на меня, как на привидение. Мне стало интересно, кто отвечает за нее, потому что, очевидно, что этот человек совершенно провалил свою работу.

– Ты ужасно грязная, дитя, – заметила я. Она нахмурилась и сконфуженно посмотрела на свою одежду.

– Где? – удивленно уточнила она, ее голос звучал так мило и невинно, словно она действительно не понимала, как выглядит.

– Везде, – со смехом сказала я, падая перед ней на колени и прижимал палец к кончику ее испачканного носа.

– О, хорошо, – с улыбкой ответила она, словно мой ответ принес ей огромное облегчение. Я засмеялась, глядя, как засветилось ее лицо. – Хочешь поиграть?

– Во что мы будем играть? – спросила я, с улыбкой глядя на ее милую позу. Несмотря на свой неухоженный вид, в ней была искорка, эта маленькая тоненькая девочка очаровывала. Сквозь ее внешний вид пробивалось внутреннее свечение, и оно скрывало все остальное. Происходящее казалось немножко нереальным.

– Не знаю, – ответила она, на ее лице застыла задумчивость, она прикусила губу. Я внимательно наблюдала, изучая ее крошечное тельце и думая, почему никто не присматривает за такой красивой маленькой девочкой. Где ее родители?