– Нет. Мне показалось, что я стала больше понимать.

Чтобы убедиться в том, что голос ко мне вернулся, мы говорили и говорили, не переставая.

– Когда я снова заговорила, для всей моей семьи наконец-то настал ясный день, – сказала я.

– У нас в семье было похоже, – сказал Отохико. – Я бросил школу, но целый год скрывал это, делал вид, будто бы хожу, а сам подрабатывал. Когда все со скандалом раскрылось, я впервые понял, какие у меня отличные дедушка с бабушкой.

– Такое странное чувство. Как будто я нахожусь рядом с героем рассказа, – сказала я.

– Ты обо мне?

– Как будто встретилась в реальной жизни с тем, о ком только что читала.

Отохико после некоторого колебания сказал:

– Сёдзи покончил с собой.

– Да, когда переводил «N-P».

– Вы встречались?

– Да.

– Вот оно что.

– Разве не вы передали ему девяносто восьмой рассказ?

– Он так сказал? – удивленно спросил Отохико.

– Да. Сказал, что получил рукопись от семьи Такасэ. Ему ужасно хотелось перевести этот рассказ и издать его в Японии.

– Вот как. Очень жаль, – сказал Отохико. Он явно что-то скрывал, но, узнай я это, Сёдзи все равно к жизни не вернешь, и я не стала допытываться.

– Теперь вряд ли кто возьмется его издавать, – заметила я. – Эта книга проклята!

– Пожалуй. Те трое, что переводили ее на японский, мертвы. Тебе это известно?

– Да. Сначала один профессор и его студентка, делавшая черновой перевод, потом Сёдзи. Все покончили жизнь самоубийством.

– Возможно, дело в особом сочетании его английского языка с японским. Моя сестра до сих пор исследует этот вопрос! По-моему, лучше оставить эту книгу в покое. И тех, кто был с ней связан. Эти смерти вовсе не случайность! Уверен, что люди, очарованные книгой и собирающиеся ее перевести, испытывают желание умереть. Книга взывает к ним.

– Как страшно ты говоришь, – сказала я.

– Тебе нравится эта книга? – спросил он.

– Очаровательная.

Я прочла ее несколько раз. Читаешь, а в глубине тебя пенится густая, горячая жидкость, в тело входит новая вселенная, внутри пробуждается новая жизнь. Вскоре после смерти Сёдзи я пыталась перевести несколько рассказов из «N-P». Наверное, не самое подходящее для этого было время, в голову лезли страшные мысли. Превращаешь английский текст в японский, и твои легкие заполняет черный воздух. Это состояние не выходит из головы. Как будто тебя смывает волной и уносит в открытое море, неизвестно куда. Как будто ощущаешь прилипшую к твоему телу мокрую одежду. К счастью, я была легкомысленной школьницей и дальше этого не пошла. Если душа здорова, легко вовремя остановиться, так мне кажется.

Если описать мои чувства в то время, они были как бескрайняя равнина серебряного мисканта, колышущегося на ветру, как мертвая тишина голубого кораллового моря, в котором снуют разноцветные рыбки.

Если в голове возникает такой мир, долго жить бессмысленно. Я взглянула на Отохико и представила себе, какую невероятную тоску испытывал его отец.

– Японский язык – невероятный язык! Честное слово. У меня такое чувство, будто я уже давно сюда вернулся, хотя это не так. Слова проникают до самого сердца и воздействуют на мысль. Только вернувшись сюда, я понял, что мой отец – истинный японец и что, хотя он писал свои произведения на английском, думал-то он по-японски. Вот почему, когда их переводишь на японский, непременно происходит что-нибудь нехорошее. Отец вложил в них всю свою ностальгию по Японии. Лучше бы он написал их по-японски, – сказал Отохико.

Было не очень понятно, прав ли он, но я думала почти так же. Я спросила:

– Ты хочешь стать писателем?

– Сейчас нет, а раньше хотел, – ответил он.

– Что ты скажешь о девяносто восьмом рассказе?

– То есть? – удивленно спросил он.

– Это рассказ об инцесте. Твой отец действительно питал чувства к твоей сестре? – спросила я.

Отохико чистосердечно ответил:

– Уверен в этом! Мы с ним почти не встречались, но он, ясное дело, был сумасшедшим!

Вот о чем девяносто восьмой рассказ. Главный герой разводится с женой, живет один, бурно проводит время. В клубе на окраине города он знакомится с совсем юной девушкой и влюбляется в нее. Несколько раз переспав с ней, он узнает, что это – его собственная дочь. Но он уже раб безумного обаяния своей