Что, уходя, заливало деревню таинственным светомИ золотило крестьянские крыши и в окнах пылало.В доме застелен был стол белоснежною скатертью длинной,А на столе — белый хлеб и в мисках мед ароматный,Пиво в кувшинах и ломти овечьего свежего сыра;Старого фермера кресло на месте почетном стояло.Долго ждала Эванджелина; уж тени деревьевДлинными полосами легли над росистой долиной.Ах! тяжелей были тени, что сердце ее омрачали;Но над полями души ее веяло благоуханьеЧистое: кротость, любовь, надежда и долготерпенье.Вот, позабыв о себе, она поспешила в деревню,Чтобы хоть взглядом, хоть словом ободрить горюющих женщин —В час, когда усталость детей и заботы хозяйстваИх торопили домой по стемневшим полям возвращаться.Вот и солнце зашло, сокрыв золотым покрываломСветлый свой лик, — как пророк, сошедший с вершины Синайской.Этой порою у церкви бродила ЭванджелинаВ сумерках. Все было тихо. Напрасно она ожидала Возле дверей и окон, слушая и замирая.И, не сдержась, «Габриэль!» — она позвала. Но молчалиМертвых склепы, и склеп, заключивший живых, был беззвучен.Вот возвратилась она к опустевшему дому отцову.Тлел огонь в очаге, на столе ждал нетронутый ужин.Призраки страха бродили средь необитаемых комнат.Грустно ее шаги прозвучали по лестнице темной.В спальню вошла. Слышно было, как дождь безутешныйГромко шуршал за окном в увядшей листве сикоморы.Молния вспыхнула вдруг, и грохот раскатистый громаЕй подтвердил, что над миром есть судия правосудный.О справедливости неба ей вспомнилось, и отлетелаСкорбь от сердца, и мирно до света она продремала.
V
Солнце четырежды круг свой прошло; и вот наступилоПятое утро, и бодро петух прогорланил над фермой.Вскоре по нивам желтеющим длинной унылой чредоюС ферм окрестных и с хуторов к побережью морскому Жены акадские двинулись, скарб свой везя на телегахИ на родные жилища назад озираясь, доколеИх не скрыли совсем холмы и извивы дороги.Рядом дети бежали и звонко волов понукали,Схваченную второпях в руке зажимая игрушку.К устью реки Гасперо собирались они; там у моряГруды крестьянских пожитков лежали кругом в беспорядке. Целый день между берегом и кораблями сновалиЛодки, и целый день из деревни ходили телеги.К вечеру ближе, когда уже солнце клонилось к закату, Громко от церкви донесся рокочущий звук барабанов.Все толпой устремились туда. Вдруг церковные двери Распахнулись, и вышла охрана, а следом, угрюмо,Но спокойно шагая, акадцы плененные вышли.Как пилигримы в тяжелом и долгом пути на чужбине Песни поют, забывая усталость свою и тревоги.Так, распевая, спускались фермеры вниз по дорогеК берегу моря под взглядами жен и детей несмышленых. Юноши шли впереди и, слив голоса воедино,Пели торжественный гимн католических миссионеров: «Кроткое сердце Христово! Неистощимый источник!Дай нам терпенья и наши сердца укрепи своей верой!»А старики, проходя, и женщины, став у дороги,Вместе священный псалом затянули, и птиц щебетанье Вторило им с поднебесья, как пение душ отлетевших.Молча, спокойно ждала у обочины Эванджелина,Не ослабевшая в скорби, но твердая в час испытаний.Молча ждала, пока средь идущих не разглядела Бледное, мужественное лицо своего Габриэля.Слезы заполнили ей глаза, и, рванувшись навстречу,Руки милому сжала она и, прильнув, прошептала:«О Габриэль! Будь спокоен! Ведь если мы любим друг друга,Верь, ничто нас не сможет сломить, никакие напасти!»Так говорила ему, улыбаясь; и вдруг замолчала,Ибо отца своего увидела в это мгновенье.Боже, как он изменился! Потухли глаза, и румянецЩеки покинул, и поступь стала тяжелой от горя.Но с улыбкой она обвила его шею руками,Нежностью кроткой своей и любовью стараясь утешить.
