Молча дослушал кузнец, но казалось, что этим рассказомНе был он убежден и лишь возразить затруднялся.Мысли его застыли в складках лица, как зимоюПар застывает на стеклах причудливым, резким узором.Эванджелина меж тем засветила настольную лампуИ оловянную кружку наполнила доверху темнымПивом домашним, что славилось крепостью и ароматом. Сам же нотариус, вынув чернильный прибор и бумаги.Твердой рукою вписал имена жениха и невесты,Возраст и дату, размеры приданого точно означив.Все, как должно, законным порядком свершил и покончил.В нижнем углу печать оттиснул большую, как солнце.Тут же на стол из кожаной сумки выложил фермер Вознагражденье тройное в серебряной звонкой монете. Сельский нотариус встал, благословил нареченных,Поднял заздравную кружку и выпил до дна за их счастье. После губы степенно отер, поклонился и вышел,У очага в молчаливом раздумье хозяев оставив.Вскоре, по обыкновению, вынесла ЭванджелинаДоску для шашек. Игра началась. Старики, раззадорясь, Вместе смеялись над промахом каждым и каждой удачей —Цепь ли кому удавалось прорвать или дамку поставить.В это время поодаль, в сумраке ниши оконной,Нежно шептались влюбленные, глядя, как месяц восходитНад океаном седым и серебряной мглою долины.Так миновал этот вечер. В девять часов с колокольниЗвон раздался — сигнал для тушенья огней; и тотчас жеГости, простившись, ушли. И в доме покой воцарился.Долго, долго еще звучали слова расставаньяВ памяти Эванджелины, отрадой ее наполняя.Вот уж прикрыт был золою жар в очаге, и неспешноВверх по дубовым ступенькам шаги отца проскрипели. Вскоре и девушка двинулась наверх бесшумной стопою, Озарена в темноте ореолом лучистого света,Словно не лампа в руках, а сама она счастьем сияла.Вот очутилась она в простой своей девичьей спальнеС белыми занавесями на окнах, с высоким комодом,Где на просторных полках лежали, сложены в стопки,Шерсть домотканая и полотно — все ее рукоделье,То приданое, что драгоценней коров и баранов, —Верный знак, что невеста прилежною будет хозяйкой.Вскоре сделалась лампа ненужною, ибо потокиМягкого лунного света, вливаясь в окно, затопилиСпальню — и сердце Эванджелины волной всколыхнули.Ах, несказанно прекрасна была она в лунном сиянье,Ножками стоя босыми на светлом полу своей спальни!Ведать не ведалось ей, что в эту минуту средь садаМедлил влюбленный впотьмах, прикован к ее силуэту.Но про него она думала; и непонятной печальюСердце ее омрачалось порой, как скользящею теньюМесячный диск в небесах затмевался на миг. Но бесследно Таяла грусть, когда из-за мглистого полога тучиВновь выплывала Луна — и какая-то звездочка следом,Как Измаил, что с Агарью ушел от шатров Авраама.
IV
Радостно солнце наутро в лучах разлилось над деревней, Радостным блеском сверкнуло над волнами Минасской бухты.Где корабли англичан раскачались под бризом.Жизнь уже пробудилась в Гран-Прэ, и труд многошумныйСотнями рук стучал в золотые ворота рассвета.С ферм соседних и хуторов, со всей сельской округиШел беспечный народ, принаряженный, словно на праздник. Шутки, приветствия, оклики, радостный смех молодежиВ воздухе ярком звенели. С полей и лугов отдаленныхПо неприметным тропинкам, по следу телеги на дернеНовые группы крестьян подходили, сливаясь друг с другом.Вскоре, задолго до полдня, все звуки работы в деревнеСмолкли. Толпою заполнились улицы. Люди сиделиВозле дверей на скамейках, смеясь и болтая под солнцем.Стал каждый дом бесплатной харчевней, открытой любому;Ибо у этих простых людей, живущих как братья,Все было общим, и с ближним делиться им было в привычкуНо Бенедиктов дом казался гостеприимнейВсех остальных: ведь была там хозяйкою Эванджелина;Ласковой речью она привечала, и слаще был вдвоеКубок, который с улыбкою гостю она подносила.Прямо под небом, в саду, еще аромат сохранившемСнятых плодов золотых, раскинулся пир обрученья.Там под навесом в тени сидели — священник почтенный,Честный нотариус, и Бенедикт, и Базиль добродушный.Неподалеку, где яблочный пресс и пчелиные ульи,Расположился Мишель-музыкант, не стареющий сердцем.Быстро водил он смычком, и его поседелые кудриПо сторонам разлетались от ветра, и очи сверкали,Словно горящие уголья, если сдунуть с них пепел.Весело пел старик под хриплый мотив своей скрипки
