не могла обладать. Наибол?е жизненнымъ образомъ изъ 'д?вушекъ' Гоголя является кокетливая, задорная Оксана, избалованная деревенская красавица – предметъ любви кузнеца Вакулы.

'Иванъ ?едоровичъ Шпонька'.

Совершенно въ сторон? отъ разобранныхъ пов?стей Гоголя стоитъ его интересный разсказъ: 'Иванъ ?едоровичъ Шпонька и его тетушка'. Прежде всего, это единственный разсказъ, въ которомъ совс?мъ н?тъ м?ста фантастик? романтизма,- который является 'реалистическимъ' отъ начала до конца. Зат?мъ, это единственный разсказъ въ 'Вечерахъ' изъ жизни мелкопом?стныхъ дворянъ, т?хъ 'существователей', о которыхъ не безъ значительной доли презр?нія отзывался Гоголь еще въ юности. Этотъ разсказъ потому и ц?ненъ, въ глазахъ историка литературы, что онъ является словно переходнымъ ко вс?мъ дальн?йшимъ пов?стямъ Гоголя, въ которыхъ великій писатель уже не касается никогда бол?е міра народныхъ в?рованій и быта народа, a весь уходитъ въ с?рый міръ такихъ 'существователей', какимъ былъ Иванъ ?едоровичъ Шпонька.

Содержаніе пов?сти. Герой.

Иванъ ?едоровичъ былъ въ д?тств? 'преблаговравный и престарательный мальчикъ,; способностями Богъ его обд?лилъ, зато онъ былъ настолько послушенъ, тихъ, скроменъ, внимателенъ и в?жливъ,- что учителя его очень ц?нили и сд?лали даже наблюдающимъ за усп?хами товарищей. Разъ только провинился Шпонька – проголодавшись, онъ взялъ съ одного л?нтяя взятку блиномъ, былъ изловленъ во время ?ды и выс?ченъ. Это увеличило его робость.

Не кончивъ училища, онъ сд?лался офицеромъ п?хотнаго полка, но и зд?сь, въ веселой и свободной семь? офицеровъ, остался одинокъ со своей робкой, кроткой и доброй душой; не принималъ участія въ шумныхъ развлеченіяхъ товарищей, сид?лъ больше дома и занимался самыми мирными занятіями: 'то чистилъ пуговицы, то читалъ гадательную книжку, то ставилъ мышеловки по угламъ своей комнаты, то, наконецъ, скинувши мундиръ, лежалъ на постели'.

Тетушка его.

Его маленькимъ им?ніемъ и восемнадцатью душами его кр?постныхъ управляла его тетушка Василиса Кантаровна, сильная и энергичная старуха, которая никому спуска не давала {Пьяницу мельника, который совершенно былъ ни къ чему негоденъ, она собственною своею мужественною рукою, дергая каждый день за чубъ, ум?ла сд?лать золотомъ, a не челов?комъ. Ростъ она им?ла почти исполинскій, дородность и силу совершенно соразм?рную. Казалось, что природа сд?лала непростительную ошибку, опред?ливъ ей носить темно-коричневый, по буднямъ, капотъ съ мелкими сборками и красную кашемировую шаль въ день Св?тлаго Воскресенья и своихъ именинъ,- тогда какъ ей бол?е всего шли бы драгунскіе усы и длинные ботфорты. Зато занятія ея совершенно соотв?тствовали ея виду: она каталась сама на лодк?, гребя весломъ искусн?е всякаго рыболова, стр?ляла дичь, стояла неотлучно надъ косарями, знала наперечетъ число дынь и арбузовъ на баштан?, брала пошлину по пяти коп?екъ съ воза, про?зжавшаго черезъ ея греблю; взл?зала на дерево и трусила груши; била л?нивыхъ вассаловъ своею страшною рукою и подносила достойнымъ рюмку водки тою же грозною рукою. Почти въ одно время она бранилась, красила пряжу, б?гала на кухню, д?лала квасъ, варила медовое варенье и хлопотала весь день и везд? посп?вала.}. Она при всемъ томъ была добродушна и н?жно любила своего племянника, даже н?сколько благогов?ла передъ его чиномъ подпоручика. Хорошая хозяйка, она довела маленькое им?ніе Шпоньки до процв?танія и, наконецъ, выписала его самого въ деревню. По полученіи ея письма, Шпонька, безъ колебанія, подалъ въ отставку и прі?халъ въ родное захолустье. Зд?сь его кроткую душу обв?яло идиллической тишиной и безоблачнымъ счастьемъ спокойной растительной жизни. Даже трудная жизнь кр?постного рабочаго люда повернулась къ сентиментальному Шпоньк? съ самой идиллической стороны {,,…Онъ неотлучно бывалъ въ пол? при жнецахъ и косаряхъ, и это доставляло наслажденіе неизъяснимое его кроткой души. Единодушный взмахъ десятка и бол?е блестящихъ косъ; шумъ падающей стройными рядами травы; изр?дка заливающіяся п?сни жницъ, то веселыя, какъ встр?ча гостей, то заунывныя, какъ разлука; спокойный, чистый вечеръ,- и что за вечеръ! какъ воленъ и св?жь воздухъ! какъ тогда оживлено все: степь красн?етъ, син?етъ и горить цв?тами; перепелы, дрофы, чайки, кузнечики, тысячи нас?комыхъ, и отъ нихъ свистъ, жужжаніе, трескъ, крикъ и вдругъ стройный хоръ; и все не молчитъ ни на минуту; a солнце садится и кроется. У! какъ св?жо и хорошо! По полю, то тамъ, то сямъ, раскладываются огни и ставятъ котлы, и вкругъ котловъ садятся усталые косари; паръ отъ галушекъ несется; сумерки с?р?ютъ… Трудно разсказать, что д?лалось тогда съ Иванъ ?едоровичелъ. Онъ забывалъ присоединиясь къ косарямъ, отв?дать ихъ галушекъ, которыя очень любилъ, и стоялъ неподвижно на одномъ м?ст?, сл?дя глазами пропадавшую въ неб? чайку…'.}.

Сторченко.

Еще по дорог? домой въ деревню, познакомился онъ съ сос?домъ своимъ по им?нію Сторченкомъ. Этотъ пом?щикъ представлялъ собою полную противоположность Шпоньк?: р?зкій и грубоватый въ обращеніи, ругатель {Впрочемъ, 'ругателемъ' онъ является только по отношенію къ своимъ кр?постнымъ. Характерная сцена угощенія Шпоньки. Когда онъ отказался взять 'стегнышко', Сторченко заставилъ лакея стать на кол?ни и просить Шпоньку: 'Становись, подлецъ, на кол?ни! Говори сейчасъ: 'Иванъ ?едоровичъ, возьмите стегнышко!' – 'Иванъ ?едоровичъ, возьмите стегнышко!' – прорев?лъ, ставъ на кол?ни, оффиціантъ съ блюдомъ'.} и порядочный плутъ, онъ, въ то жо время, не былъ обд?ленъ добродушіемъ. Въ лиц? его Гоголь изобразилъ словно прообразъ Ноздрева, отчасти Собакевича. Своей р?шительностью онъ совершенно поработилъ робкаго Шпоньку, между т?мъ Шпоньк? нужно было вернуть одно зав?щаніе, припрятанное Сторченкомъ. Видя, что прямо зав?щанія не вернуть, тетушка р?шила женить племянника на сестр? Сторченка, въ надежд? получить зав?щаніе въ качеств? приданаго. Съ ужасомъ узналъ объ этомъ р?шеніи робкій Шпонька, но онъ не осм?лился спорить съ тетушкой и ограничился т?мъ, что впалъ въ полное смущеніе и отчаянье,- даже сны стали вид?ться ему все 'про жену'. Съ будущей супругой своей онъ не зналъ, о чемъ говорить {*}.

{* '…Молчаніе продолжалось около четверти часа. Барышня все такъ же сид?ла.

Наконецъ, Иванъ ?едоровичъ собрался съ духомъ: 'Л?томъ очень много мухъ, сударыня!' – произнесъ онъ полудрожащимъ голосомъ.

– 'Чрезвычайно много!' – отв?чала барышня.- 'Братецъ нарочно сд?лалъ хлопушку изъ стараго маменькина башмака, но все еще очень много'.

Тутъ разговоръ опять прекратился.}

Пов?сть кончается разсказомъ объ одномъ такомъ 'сн?', и читатель остается въ неизв?стности, женился ли Шпонька, получилъ ли онъ свое зав?щаніе, или н?тъ.

Значеніе пов?сти.

Но отъ этого ц?нность пов?сти не проигрываетъ. Передъ нами мастерской набросокъ н?сколькихъ лицъ изъ того круга, изъ котораго вышелъ самъ Гоголь. Съ юморомъ и безъ всякой злобы, даже съ чувствомъ симпатіи, нарисовалъ онъ намъ этихъ провинціальныхъ 'существователей', ц?ль жизни которыхъ ничтожна, но жизнь которыхъ полна содержанія: они тоже волнуются, страдаютъ, y нихъ свои интересы…

Отношеніе Гоголя къ кр?постному праву.

Любопытно, что въ этой пов?стушк? Гоголь коснулся и кр?постного права, но ничего безобразнаго въ мудрыхъ расправахъ тетушки и въ отношеніяхъ Сторченка къ лакеямъ онъ не зам?тилъ. Онъ, несомн?нно, одобрялъ 'тетушку' за то, что она своей властной дворянской рукой сд?лала пьяницу 'золотомъ'; въ ругани Сторченка и кол?нопреклоненной просьб? оффиціанта 'взять стегнышко', онъ увид?лъ только комическое.

Происхожденіе этихъ пов?стей

О происхожденіи этихъ пов?стей пришлось уже говорить выше. Гоголь занялся ихъ сочиненіемъ потому, что ему хот?лось въ Петербург? пожить впечатл?ніями д?тства и юности – вспомнить Малороссію, ея жителей и природу {Это 'писаніе' издалека, какъ результатъ радостныхъ д?тскихъ воспоминаній, и внесло ту идеализацію въ описанія природы и жизни малороссійской, которая такъ очевидна въ 'Вечерахъ на хутор? близъ Диканьки'.}; къ этому прим?шались и матеріальныя соображенія,- въ разгаръ романтическихъ настроеній русской литературы интересъ къ Малороссіи, и поэтическому содержанію ея жизни былъ въ русскомъ читающемъ обществ? очень великъ,- и Гоголь р?шился эксплуатировать его въ свою пользу.

Народный мистицизмъ.

Матеріалы для своихъ пов?стей Гоголь почерпалъ изъ воспоминаній д?тства,-очевидно, ему самому приходилось не разъ слышать различныя народныя сказки, преданія и веселыя, и страшныя ('страховинны казочки') {'…Каганецъ, дрожа и вспыхивая, какъ бы пугаясь чего, св?тилъ намъ въ хат?. Веретено жужжало; a мы вс?, д?ти, cобравшись въ кучку, слушали д?да, не сл?завшаго отъ старости бол?е пяти л?тъ съ своей печки. Но ни дивныя р?чи про давнюю старину, про на?зды звпорожцевъ, про ляховъ, про молодецкія д?ла Подковы, Полторакожуха и Сагайдачнаго не занимали насъ такъ, какъ разсказы про какое- нибудь старинное чудное д?ло, отъ которыхъ всегда дрожь проходила по т?лу, и волосы ерошились на голов?. Иной разъ страхъ, бывало, такой заберетъ отъ нихъ, что съ вечера все показывается, Богъ знаетъ, какимъ чудищемъ. Случится, ночью выйдешь за ч?мъ-нибудь изъ хаты, вотъ такъ и думаешь, что на постели твоей уклался спать выходецъ съ того св?та… Я принималъ часто издали собственную свитку, положенную въ головахъ, зa свернувшагося дьявола'.}. Эти д?тскія воспоминанія осв?жалъ онъ, какъ мы вид?ли, разсказами и матеріалами, которые, живучи уже въ Петербург?, собиралъ на родин? при помощи матери и знакомыхъ {Впрочемъ, при всей добросов?стности Гоголя въ этомъ отношеніи, онъ не разъ погр?шалъ противъ правды. Его 'пов?сти' уже современными критиками разобраны были съ этнографической точки зр?нія и обнаружили въ Гогол? челов?ка, который обо многомъ говорилъ съ чужого голоса. Какъ на одинъ изъ яркихь прим?ровъ его отступленій отъ правды малороссійскаго быта, указываютъ, наприм?ръ, на свадьбу Грицка съ Параской въ 'Сорочинской ярмарк?'. Народная свадьба сопровождается многими и длинными обрядами и такъ скоро не могла быть закончена, какъ разсказываетъ Гоголь. Такъ же неправдоподобной, по указаніямъ этнографовъ, является сцена вызыванія д?вушки изъ дома при помощи игры на бандур?. Этотъ пріемъ п?ть 'серенады' подъ окнами возлюбленныхъ въ Малороссіи не практикуется. Совершенно противор?читъ патріархальнымъ обычаямъ деревни и сочиненіе про отца такой п?сни, какую сложилъ Левко ('Майская ночь'). 'Переряживаніе', къ которому онъ приб?гаетъ, тоже противор?читъ обычаямъ деревни,- рядятся въ деревн? только на Святкахъ.}. Въ результат?, источники его матеріаловъ оказались очень разнообразными – народная малороссійская фантазія въ сказкахъ и преданіяхъ, въ суев?рныхъ представленіяхъ жизни, дала ему богатый матеріалъ для созданіи типа чорта, в?дьмы, колдуна, оборотней. Увлеченный этой фантазіей, Гоголь, одаренный и самъ богатымъ воображеніемъ, весь ушелъ въ своеобразный міръ народныхъ суев?рій. Ho y народа къ этому міру зам?чается двоякое отношеніе – съ одной стороны, ужасомъ мрачной в?ры в?етъ отъ многихъ народныхъ преданій и суев?рныхъ представленій,- съ другой стороны, очень часто народъ ум?етъ съ юморомъ относиться къ этимъ созданіямъ своей фантазіи. Оттого и народныя произведенія фантастическаго содержанія распадаются на дв? группы: въ одной этотъ міръ народныхъ представленій рисуется съ трагической стороны, въ другихъ – съ комической. Въ народныхъ сказкахъ герои не разъ за панибрата обращаются съ 'нечистой силой', надуваютъ ее, обыгрываютъ въ карты, даже поколачиваютъ. Такое двоякое, чисто-народное отношеніе къ 'нечистой сил?' встр?чаемъ мы и y Гоголя. Его дьяволъ, колдунъ, в?дьма, являются мрачными (напр. чортъ и в?дьма въ 'Вечер? наканун? Ивана Купалы', колдунъ въ 'Страшной Мести'), то глуповатыми и см?шными {Въ этомъ посл?днемъ случа? Гоголю удается удивительно и мастерски сочетать реализмъ съ фантастикой. Какъ удивительно реально изображена имъ, наприм?ръ, игра въ карты съ в?дьмой и чертями въ аду: 'Козырь!' вскричалъ онъ, ударивъ по столу картою такъ, что ее свернуло коробомъ; та, не говоря ни слова, покрыла восьмеркою масти. 'А ч?мъ ты, старый дьяволъ, бьешь?' В?дьма подняла карту: подъ нею была простая шестерка. 'Вишь, б?совское обморачиванье!'-сказалъ д?дъ и съ досады хватилъ кулакомъ что силы по столу. Къ счастью еще, что y в?дьмы была плохая масть; y д?да, какъ нарочно, на ту пору – пары. Сталъ набирать карты изъ колоды,- только мочи н?тъ; дрянь такая л?зетъ, что д?дъ и руки опустилъ. Въ колод? ни одной карты. Пошелъ уже такъ, не глядя, простою шестеркою; в?дьма приняла. 'Вотъ теб? на! это что? Э, э! в?рно, что-нибудь да не такъ!' Вотъ, д?дъ карты потихоньку подъ столъ и перекрестилъ; глядь – y него на рукахъ тузъ, король, валетъ козырей, a онъ, вм?сто шестерки, спустилъ кралю. 'Ну, дурень же я былъ! Король козырей! что? приняла? А? кошачье отродье! A туза не хочешь? Тузъ! валетъ!' Громъ пошелъ по пеклу…'} (напр. чортъ въ 'Ночи передъ Рождествомъ', Пацюкъ, в?дьма въ