Сравненіе этой героини съ Татьяной.

Образъ Маши Мироновой гораздо полн?е и чище образа Татьяны Лариной. Кроткое лицо Марьи Ивановны окружено ореоломъ чистоты и поэзіи и, даже можно сказать, святости. Марья Ивановна, съ гораздо большимъ основаніемъ, ч?мъ Татьяна, можетъ быть названа идеаломъ русской женщины, ибо въ ея натур?, въ ея стремленіяхъ, и во всемъ склад? ея ума и характера не было ничего нерусскаго, вычитаннаго изъ иностранныхъ книгъ и, вообще, нав?яннаго иноземными вліяніями. Вс?ми своими помыслами и влеченіями Марья Ивановна связана съ русскимъ бытомъ Только талантъ такого реалиста-художника, какъ Пушкинъ, спасъ образъ героини, этого 'ангела во плоти' – отъ фальши. Онъ такъ прикр?пилъ ее къ земл?, къ сред?, къ эпох?, что эта идеальная героиня спасена была отъ той идеализаціи, которая многихъ героевъ стараго, до-пушкинскаго романа, обратила въ какихъ-то манекеновъ, живущихъ по правиламъ прописной морали.

Пугачевъ.

Удивительное мастерство обнаружилъ Пушкинъ и въ обрисовк? Пугачева. Въ пору романтизма, когда писатели особенно дорожили риторикой и эффектами, Пушкинъ сум?лъ въ Пугачев? понять и нарисовать не мелодраматическаго героя – а, просто, челов?ка, съ челов?ческими слабостями и достоинствами. Пугачевъ, въ его толкованьи, т?мъ интересн?е для насъ, что къ обрисовк? его души Пушкинъ приготовился долгол?тнимъ изученіемъ историческихъ матеріаловъ, записокъ и устныхъ преданій. Такимъ образомъ, въ характеристик? самозванца сказался не только поэтъ-художникъ, инстинктомъ прозр?вающій челов?ческую душу, но и добросов?стный ученый-историкъ. Благодаря такому соединенію точекъ зр?нія, образъ Пугачева получился полный: Пушкинъ не умолчалъ о преступныхъ чертахъ его души (напр., о кровожадности), но сум?лъ въ немъ найти широкія черты отваги, удальства и способность отдаваться благороднымъ порывамъ; въ немъ онъ уловилъ и добродушіе, и плутоватый простонародный юморъ. 'Пушкинскій Пугачевъ представляетъ соединеніе богатырскаго размаха съ плутоватостью яицкаго казака, прошедшаго огонь и воду, съ повадками разбойника… Не уменьшая крупныхъ разм?ровъ Пугачева, Пушкинъ не д?лалъ изъ него мелидраматическаго злод?я, или байрововскаго героя; онъ ни на ммнуту не забывалъ о т?хъ историческихъ условіяхъ, которыя породили Пугачева и пугачевщину'. Не широкіе политическіе замыслы, a 'прыткость, бодрость молодецкая и хм?линушка кабацкая' – какъ поется въ п?сне, выдвинули Пугачева. См?лый, отважный, всегда полагающійся на авось, этотъ 'герой безвременья', ум?ющій напустить, когда нужно, ужасъ, можетъ хохотать отъ души заразительнымъ, добродушнымъ см?хомъ. Г. Черняевъ совершенно справедливо указываетъ, что казнь Мироновыхъ была необходимостью для Пугачева посл? того, какъ они всенародно называли его 'воромъ' и 'самозванцемъ'. Помиловать ихъ посл? этого было бы опасною для Пугачева слабостью – онъ уронилъ бы себя въ глазахъ своей кровожадной свиты безвозвратно. Казнь эта была нужна, кром? того, и для того, чтобы терроризовать власти.

Простой челов?ческій разговоръ Гринева подкупаетъ его и помогаетъ ему установить откровенныя, почти пріятельскія отношенія. Онъ даже раскрываетъ свои честолюбивые замыслы юнош?-Гриневу: 'Какъ знать! говоритъ онъ. Авось и удастся! Гришка Отрепьевъ в?дь поцарствовалъ же надъ Москвой!' Такимъ образомъ, ему хочется только поцарствовать,- онъ знаетъ, что судьба Гришекъ Отрепьевыхъ непрочна, но путь къ ней интересенъ,- a Пугачевъ, въ изображеніи Пушкина – именно незаурядная личность: онъ поэтъ-мечтатель,- 'съ какимъ то дикимъ вдохновеніемъ' разсказываетъ онъ Гриневу сказку о томъ, что воронъ живетъ триста л?тъ, потому что питается падалью, a орелъ – недолго, но за то пьетъ живую кровь… И Пугачевъ готовъ жить недолго, да бурно, мятежно,- эту жнзнь онъ предпочитаетъ спокойной, трудовой… Пушкинъ сум?лъ подслушать поэтическія настроенія не только въ душ? Пугачева, но и y его дикихъ сообщниковъ: они – такіе же 'орлы'-авантюристы, знаютъ, что часъ расплаты не за горами. На Гринева производитъ сильное впечатл?ніе разбойничья п?сня: 'не шуми, мати, зеленая дубравушка', которую п?ли товарищи Пугачева: невозможно разсказать, говоритъ онъ устами Гринева, какое д?йствіе произвела на меня эта простонародная п?сня про вис?лицу, расп?ваемая людьми, обреченными вис?лиц?. Ихъ грозныя лица, стройные голоса, унылое выраженіе, которое придавали они словамъ, и безъ того выразительнымъ,- все потрясало меня какимъ-то піитическимъ ужасомъ! Поэтъ сум?лъ въ этой сцен? раскрыть всю психологію разбойничества, проникнуть въ духъ той поэзіи, которая создана была этимъ широкимъ размахомъ личности, вырвавшейся на свободу! {См. мою Исторію русской словесности вып. I, ч. I. Пушкинъ очень интересовался разбойничествомъ,- онъ началъ съ собиранія п?сенъ о Стеньк? Разин?, a зат?мъ перешелъ къ Пугачеву. Баллада его 'Женихъ' тоже относится къ этой групп?.}

Хлопуша.

Удался Пушкину и другой типъ 'разбойника' – Хлопуши, сообщника Пугачева. Это – образецъ 'древнерусскаго разбойника-богатыря, им?вшаго, своего рода, рыцарскіе взгляды на свою профессію'. Съ презр?ніемъ онъ относится къ мелкому преступнику Б?лобородову: 'Конечно, говоритъ онъ, и я гр?шенъ, и эта рука повинна въ пролитой христіанской крови. Но я губилъ супротивника, a не гостя; на вольномъ перепутьи, да въ темномъ л?су,- не дома, сидя за печкою; кистенемъ и обухомъ, a не бабьимъ наговоромъ'. 'Въ этомъ отв?т? открывается весь Хлопуша, съ его суровою и дикою храбростью, съ его отвращеніемъ къ коварству, наушничеству и къ изворотамъ, и съ его своеобразными понятіями о разбойничьемъ благородств?'.

Швабринъ.

Если въ обоихъ разбойникахъ сум?лъ Пушкинъ найти что-то подкупающее, то въ лиц? Швабрина не нашелъ онъ ни одной привлекательной черты. Злой, хитрый, даже коварный интриганъ, для котораго н?тъ ничего святого въ жизни, онъ не отличается и храбростью и, оттого не видя смысла въ жизни, онъ трусливо ц?пляется за эту жизнь. Его умъ, и образованіе не спасаютъ въ немъ 'челов?ка' – и образъ его въ пов?сти заклеймленъ позоромъ. Онъ презираетъ в?ру д?довъ и отцовъ; ему чужды понятія о чести и долг?,- понятія, которыми жили Гриневы,- но этого хорошаго-стараго онъ не зам?няетъ хорошимъ-новымъ. Это какая-то 'пустота' – отрицательная величина, первый русскій 'нигилистъ', выросшій на русской почв? благодаря плохо-понятому французскому скептицизму.

Писатель не разсказалъ намъ его прошлаго,- въ д?йствіе вводитъ онъ Швабрина, словно для контраста съ Гриневымъ,- въ его сердц?, какъ разъ, н?тъ ничего св?тлаго,- н?тъ понятія обязанностей по отношенію къ отечеству и ближнимъ; y него н?тъ чести, не только дворянской, но и челов?ческой. Онъ трусливъ, мелоченъ, мстителенъ и даже, единственно-смягчающее этотъ образъ, чувство – любовь къ Маш? рисуетъ его сердце съ самой отрицательной стороны.

Императрица Екатерина.

Небольшую роль играетъ въ пов?сти императрица Екатерина,- но въ этомъ эскиз? геніально нам?чены ея характерныя черты. Во время перваго свиданья съ Машей 'незнакомая дама' поражаетъ насъ какимъ-то 'царственнымъ' благодушіемъ; зат?мъ оно см?няется вниманіемъ, въ которомъ сквозитъ сердечность. Это милостивое отношеніе къ Маш? см?няется вспышкой сдержаннаго гн?ва и, наконецъ, въ посл?днемъ свиданьи Екатерина предстаетъ передъ Машей въ ореол? холоднаго блеска,- монархиней, награждающей доброд?тель. Каждый взъ этихъ душевныхъ моментовъ удивительно в?рно передаетъ историческія черты императрицы – и это ум?ніе говоритъ просто, хотя и безъ той сердечвой теплоты, которая носитъ характеръ фамильярности, и эта способность отдаться гн?ву, но не безобразному, незнающему пред?ловъ,- и это ум?ніе очаровать величіемъ своей царственной улыбки, награждающей и прощающей,- все это, д?йствительно, н?сколько художественныхъ портретовъ Екатерины.

Савельичъ.

Въ лиц? Савельича Пушкинъ изобразилъ типъ кр?постного слуги, который легко носитъ ярмо своего рабства, такъ какъ онъ прожилъ всю свою жизнь въ патріархальной семь? Гриневыхъ, гд?, очевидно, омерзительгыя сторогы кр?постнтчества не проявляли себя р?зко, гд? возможны были добрыя, задушевныя отношенія между господами и крестьянами. Мы вид?ли уже, что старикъ Гриневъ управлялъ домомъ, семьей и им?ньемъ почти по рецепту Домостроя; онъ былъ 'домовладыкой', но не былъ 'палачемъ' – въ его глазахъ рабы были 'домочадцами' (чадо, дитя), т. е. почти родными… Къ нимъ онъ отвосился строго, но справедливо. Только такія патріархальныя отношенія скрашивали въ н?которыхъ 'дворянскихъ гн?здахъ' жизнь кр?постныхъ, и русская литература оставила намъ немало указаній на существованіе, даже въ кр?постное право, такихъ своеобразныхъ, хотя и грубоватыхъ, но всетаки челов?ческихъ отношеній. Особенно посчастливилось въ нашей литератур? типу стараго слуги, душой и т?ломъ преданному своему барину. Отрицательно относясь къ кр?поствому праву, Пушкинъ не могъ вычеркивать изъ жизни такихъ явленій, какъ его нянюшка Арина Родіоновна;- онъ облюбовалъ этотъ типъ и изобразилъ его въ нян? Татьяны, въ Савельич?…

'Внутренній міръ Савельича простъ и несложенъ, но онъ озаренъ св?томъ безпристрастной и чистой души. Б?дная деревенская церковь, родное село, да барская усадьба – вотъ, что воспитало Савельича, вотъ, ч?мъ онъ жилъ весь 'свой' в?къ. Не мудрствуя лукаво, не разсуждая о томъ, им?ютъ-ли пом?щики нравственное право влад?ть кр?постными, онъ по-христіански несъ выпавшій на его долю жребій. Онъ родился и умеръ рабомъ, но не былъ рабомъ л?нивымъ и лукавымъ; онъ служилъ своимъ господамъ 'не за страхъ, a за сов?сть', и не тяготился своимъ подневольнымъ положеніемъ. Въ немъ н?тъ и т?ни холопства,- онъ независимо держится и по отношенію къ своему воспитаннику, и даже къ старому барину (письмо его изъ кр?пости). Очевидво, онъ не чувствуетъ гнета кр?постничества, и считаетъ себя членомъ семьи, съ которою сроднился до того, что и радости, и горести этой семьи – наполняютъ всю его одинокую, самоотверженную жизнь'. (Черняевъ) Онъ – в?рный рабъ, который свято исполняетъ свой долгъ дядьки дворявскаго недоросля. Недалекій и безтолковый, онъ не понимаетъ, что обязанности дядьки м?няются съ годами питомца, и это ставитъ не разъ его, и его питомца въ комическія положенія. Но этотъ комизмъ забывается, когда мы видимъ Савельича, готоваго жертвовать своей жизнью за барчука (Пугачеву предлагаетъ свою голову взам?нъ барской). Мораль y Савельича своеобразная: понятія о 'чести' y него свои. Узнавъ о проигрыш? питомца, онъ сов?туетъ ему не платить долга. 'Скажи, говоритъ онъ, что родители теб? и тратить-то, окромя какъ на ор?хи, запретили'. Онъ уговариваетъ своего барина поц?ловать руку Пугачева: 'не упрямься! шепчетъ онъ. Плюнь! да поц?луй y злод… тьфу! y него руку!' Упрямый и ворчливый, онъ добродушенъ и уступчивъ, и, если своей суетливостью и излишнимъ вниманіемъ ставилъ Гринева не разъ въ см?шныя положенія, т?мъ не мен?е, ему его баринъ за многое былъ обязанъ во время т?хъ передрягъ, которыя выпали на его долю.

Литературная исторія пов?сти.

Наброски 'Капитанской дочки', сохранившіеся въ бумагахъ Пушкина, свд?тельствуютъ о томъ, какъ много думалъ онъ о своемъ произведеніи. Сначала онъ предполагалъ героемъ пов?сти сд?лать историческое лицо – Шванчича, – офицера, передавшагося Пугачеву и потомъ прощенному императрицей. Этотъ Шванчичъ – прототипъ Швабрина. Въ этомъ первоначальномъ наброск? еще н?тъ ни Гриневыхъ, ни Мироновыхъ, ни Савельича. Зат?мъ во второй редакціи пов?сти Пушкинъ героемъ д?лаетъ Башарина, молодого дворянина, отразившаго на себ? н?которыя черты Гринева, – онъ, впрочемъ, тоже является изм?нникомъ. Въ этомъ наброск? есть уже намеки на любовь героя; бытовая сторона тогдашней русской жизни тоже нам?чается ясн?е. Башаринъ – тоже историческое лицо, о которомъ упоминается въ 'Исторіи пугачевскаго бунта'. Впосл?дствіи Пушкинъ зам?нилъ его Буланинымъ и, наконецъ, Гриневымъ,- фамиліей тоже исторической.

Вліяніе на пов?сть 'Исторіи'.

Связь съ 'Исторіей Пугачевскаго бунта' въ пов?сти вообще очень зам?тна: описаніе б?логорской кр?пости, ея гарнизона съ исторической точки зр?нія в?рно; жалкое, но героическое сопротивленіе, оказанное Пугачеву офицерами, в?рными императриц?, тоже срисовано съ д?йствительности; детали расправы съ ними Пугачева, пониманіе Пугачева, – все основывается на фактическомъ матеріал? 'Исторіи'.

Литературныя вліянія на пов?сть.

Кром? такихъ историческихъ вліяній, на 'Капитанскую дочку' были вліянія и литературныя. Съ карамзинскихъ пов?стей: 'Б?дная Лиза' и 'Флоръ Силинъ' въ русскую литературу вошло обыкновеніе рисовать малозам?тныхъ героевъ; въ ихъ сердцахъ русскіе литераторы любили отм?чать неожиданныя, на первый взглядъ, черты тонкихъ и высокихъ чувствъ. Во многихъ тогдашнихъ журналахъ вплоть до Пушкина пом?щались не только сентиментальныя пов?стушки на такія