Нет, он бы так не запугал меня!Смелеет шорох, душу леденя.Ну что ж, лежи и слушай, как шуршиттвой вечный страх: он спать не разрешит.
Светлеет небо вдалеке
Светлеет небо вдалеке.Рука сользит к другой руке,к чужой — однако пуст матраси слезы катятся из глаз.Ушли, погасли в тишинеслова, звучавшие во сне.От них бы светлой стала ночь,они могли б спасти, помочь.Но все исчезло налету —и человек лежит в поту,пытаясь тщетно сохранитьв потемках рвущуюся нить, —соединить ее, вернуть!Но эту нить, но этот путьнайти неспящим не дано.Озноб. Рассвет глядит в окно.
Пустошь
В дни, когда высыхает растаявший снег,и друг другу леса шелестят по-старинке —выделяется пустошь средь пашен и нив,где лишь овцы порою пройдут, наследивна траве худосочной, на чахлом суглинке.Плуг на пашне ворочает комья земли,на холмах издалека видна суматоха, —но и пустошь еще не иссохла вконец,зной палит — и на ней расцветает багрецоперенного звездами чертополоха.По ночам здесь царит величавый осот,и толкаясь, топочет по глине отара,утром — посох пастуший гоняет гадюк,полдень сух и горяч, — лишь под вечер вокругнераспаханный грунт остывает от жара.Только осенью пустошь привольно цветет:бук теряет листву, и взлетает в просторыклекот грифов, кузнечиков мерный напев,и на горной тропе дождевик, перезрев,рассыпает горячие черные споры.
Трава в огне
Если даже отара в полуденный знойни травинки не сыщет на пастбище горном —то покрыта земля вдоль опушки леснойпожелтевшим, уже засыхающим дерном.Но внезапно и жутко чернеет земля,загораются травы, и неумолимолетней ночью из чащи в сухие поляпростираются щупальца жгучего дыма.И скотина в наполненном смрадом хлевувидит травы… кустарники… чистые степи…незабвенную даль, но — уже наяву —чует запах пожара и дергает цепи.
