Москвич важно достал коробочку и вручил ее директору. Тот открыл ее и замер от удивления.
—Да это же бразильский бриллиант!
Он достал из футляра лупу и стал изучать камень.
— Ну что же, товарищи,— сказал он,— могу вас поздравить. По приблизительной оценке, это кольцо стоит сто двадцать тысяч, точнее могу сказать, когда мы поднимемся ко мне в скупку. Часть денег у меня с собой,— он достал толстую пачку сотенных купюр и покрутил перед носом у узбека — а остальные я возьму из кассы. Прошу вас ко мне в кабинет.
И все трое сделали несколько шагов наверх. Тут москвич остановил ювелира и сказал:
— Вы понимаете, нам нужно посоветоваться еще с одним человеком. Что если мы зайдем к вам минут через пятнадцать?
— Хорошо. Я буду вас ждать,— согласился ювелир. Подождав, пока москвич сделал несколько шагов вниз, он взял узбека под руку и доверительно изрек:
— Мне кажется, это кольцо ваше, приходите вы. Я
На выходе из подъезда москвич предложил узбеку:
— Давай скажем, что в скупке дают не сто двадцать тысяч, а пятьдесят. А оставшиеся семьдесят разделим на троих. И вдобавок на эти деньги скупим все вещи туристической группы.
Бабай, не задумываясь, согласился.
Выйдя из подъезда, москвич передал коробочку с кольцом чеху и, пожав ему руку, доложил:
- За кольцо дают пятьдесят тысяч. Это очень большие деньги. Ювелир ждет нас и готов заплатить наличными. Но к нему идти нельзя. Скупка ювелирных изделий производится только по предъявлении советского паспорта.
Чех не возражал.
Это дело очень ответственное,— предупредил москвич. - Давайте не будем привлекать к себе внимание посторонних, отойдем от скупки и все обсудим.
Все согласились с этим мудрым предложением. С этой минуты инициатива полностью перешла в руки москвича. И иностранец, и узбеки безоговорочно доверяли его деловым качествам и кристальной честности. Все дружно последовали за ним. Отойдя от скупки на приличное расстояние, москвич проговорил:
— Вот подходящее место. Здесь нам никто не помешает.
И действительно, место было очень удобное. Рядом с авиакассами предварительной продажи билетов была стоянка такси и как запасной вариант Лубянская станция метро.
А вокруг в разные стороны тек нескончаемый людской поток, и никому не было дела до самоуверенного москвича, доверчивого иностранца и двух хитрых узбеков, которые уже чувствовали себя сказочно богатыми.
Когда остановились, москвич сказал, обращаясь к чеху:
— Давайте сделаем так. Вы даете нам кольцо и ждете здесь. Мы идем в скупку, сдаем его и приносим вам деньги. Только не забудьте, за это вы обещали нам по дубленке.
Чех достал коробочку, открыл ее, внимательно посмотрел на огромный, сияющий всеми цветами радуги камень, затем на каждого из присутствующих, медленно закрыл коробочку и вручил ее москвичу, выражая тем самым согласие с его предложением. Но как только москвич и узбеки сделали шаг в сторону скупки, он взволнованно заговорил:
— Прошу меня простить... Кольцо таке дроге… приналежи не мнэ,— дальше он перешел полностью на чешский, который не преподавали ни в московских, ни в ташкентских школах. Но, судя по интонации, все поняли, что он чего-то боится.
Первым все понял москвич.
— А, мне все ясно! — воскликнул он.— Кольцо не ваше, оно очень дорогое и вы думаете, что мы пойдем и не вернемся. Ну, что вы! Мы все трое очень порядочные люди. Но чтобы вы не сомневались в нашей честности и не волновались, мы оставим вам в залог все деньги, которые у нас есть, а когда принесем вам пятьдесят тысяч, тогда заберем свои деньги обратно.
И, не дожидаясь согласия чеха, достал из портмоне тонкую пачку сторублевок.
— Здесь две тысячи. Это все, что у меня есть с собой. Чех взял деньги и, не считая, положил к себе в сумку.
— Я пльохо говорью по-русски,— произнес он,— но карошо щитаю. Две тысячи то е далеко не пятидесят.
— Это резонное замечание,— быстро парировал москвич,— но это только моя часть залога. Я вам отдал все, что у меня есть, а сейчас все свои деньги отдадут и они,— он кивнул на узбеков.
Младший узбек достал банковскую упаковку двадцатипятирублевок и передал ее иностранцу.
— Як много здесь? — спросил чех.
— Две с половиной,— ответил узбек.
Немного подумав, чех сказал, что этого мало. Тогда москвич строго посмотрел на бабая:
- Теперь ваша очередь, ака.
Ака взялся за живот, сделал виноватое лицо:
- Не могу. Кушак. Людей много.
- А у вас деньги в поясе,— понимающе заметил москвич.— Ну, это дело поправимое. Зайдите в телефонную будку и достаньте весь пояс целиком.
Через минуту пояс с двадцатью тысячами находился в сумке у недоверчивого чеха.
Немного успокоившись, он забрал коробочку с кольцом у москвича, открыл ее, показал кольцо всем троим и, вручив его бабаю, объяснил при этом, что узбеки дали двадцать две с половиной тысячи, а москвич всего две, поэтому им он и доверяет больше. И пусть они сходят к ювелиру за деньгами, а москвич подождет здесь.
Москвич, сделав обиженное лицо, согласно кивнул:
— Хорошо, пусть будет по-вашему. Только я скажу им несколько слов наедине.
Он отвел узбеков на несколько шагов и доверительно прошептал:
— Прошу вас. Не подведите меня. И не перепутайте, наши семьдесят в один карман, а его пятьдесят в другой. По двадцать три разделим, а тысячу вечером в ресторане прогуляем. Я угощаю.
Подождав, пока узбеки скрылись из виду, чех и москвич быстро направились к стоянке такси, где в серой «Волге» уже сидел неприметный старичок-оценщик с пакетом на коленях, в котором лежала пластмассовая табличка, завернутая в белый халат, и футляр с лупой.
— В Подольск, шеф,— на чистом русском языке сказал, усаживаясь на переднее сиденье, «иностранец». И, предвидя возражения избалованного московского таксиста, добавил:
— Плачу двойной куш.
У «хозяина»
Бутырская тюрьма
Как всегда, Шлихту повезло. В воронке, перевозящем подследственных из МУРа в Бутырскую тюрьму, общее отделение было забито до отказа, и начальник конвоя закрыл его в «стакан» — маленький отсек величиной с телефонную будку. В «стакане» было не так душно, а самое главное, можно было увидеть через зарешеченное окошко в двери кусочек синего неба и мелькающие лица прохожих. На Петровке он провел больше месяца и от нормальных человеческих лиц начал отвыкать. На светофоре воронок остано вился, и к нему в «стакан» вместе со свежим воздухом долетел обрывок разговора и веселый женский смех.
Смех, в особенности женский, всегда доставлял Шлихту удовольствие. Очень похоже смеялась одна из его подружек, наблюдая, как он учится кататься на водных лыжах. Опыта катания у него было маловато, поэтому из десяти сделанных попыток не было ни одной удачной. Она стояла на пирсе, загорелая,