Первый слой романа — яркое покрывало Утопии.

Рассказ о Великой Российской Империи, счастливо избежавшей гибели в чудовищном горниле XX века. По воле авторов Империя благополучно миновала все страшные пороги Истории. Вместо русско- японской войны — война англо-японская, избавившая страну от конкурентов на Дальнем Востоке. Вместо единой Германии (Тройственного Союза, Первой мировой) — кучка небольших германских государств с герцогами и курфюрстами, способными лишь давать балы для российской знати. На границах все спокойно — по крайней мере ни на одной странице романа мы не ощущаем внешней угрозы. Даже спецслужбы, лазоревая рать, в реальной истории проливавшие пот на ниве контрразведки против врага внешнего (желающие могут тут же вспомнить «Дату Туташхиа» Амирэджиби), в альтернативном авторском варианте заняты прежде всего внутренними проблемами.

Но и враги внутренние дремлют. Только раз на горизонте романа появляются вполне мирные социал-демократы. Бог весть чем они заняты, но о революциях, политических (и экономических тоже) стачках мы ничего не слышим. И даже вечный аграрный вопрос, на котором и сломалось самодержавие, куда-то исчез, растворился. То ли Столыпин родился на полвека раньше, то ли не родился вообще. Никто не голодает, не умирает от эпидемий, интеллигенция творит «нетленку», а в дикой сибирской тайге полудикий купчина спешит приобрести рояль.

Хорошо! Ну, прямо как у Вячеслава Рыбакова в 'Гравилете «Цесаревиче». Утопия — красивая, несбывшаяся. Вот ведь как славно могло быть в наших палес-тинах!

Всего-то и проблем у жандармского корпуса — колдунов изводить. Тем паче, колдуны пошли хилые, с каждым поколением мельчают, вот-вот совсем на нет сойдут…

Стоп! Покрывало соскользнуло, утопия кончилась.

Ничто не ново — ни под солнцем, ни под луной. Ведь и это было — пусть не совсем так, но было, было…

Ведь цвела Империя — не на страницах романа, не в мечтах, а в суровой реальности! И вспоминается даже не легендарный 1913-й год, вечный маяк для советской статистики. Отойдем на четверть века в глубь Истории — в эпоху Государя Александра Александровича Третьего сего имени, ныне воспетую Никитой Михалковым. Все было так -~ или почти так, как на страницах «Мага в законе».

Смирились враги внешние, поутихли внутренние. В глухой тайге строилась Транссибирка, российскую науку подпирали Менделеев и Мечников, культуру — Толстой, Чехов и Серов; социал-демократы еще даже не думали об «Искре», а славный жандармский корпус…

Вот тут-то и разница — скажете вы. В реальной истории жандармы… …А вот и нет! Увы — нет.

Под ярким покрывалом Утопии мы видим грязную рогожу Утопии-Анти. Выдумку, очень похожую на правду.

Сила Державы не только в корпусах (жандармских и армейских), не только в броненосцах и сталелитейных заводах. Она в верной оценке сил и возможностей, в понимании того, кто есть ее реальный противник. Тот самый — внешний и-внутренний. Правительство Государя Александра III, тешась недолгой мирной передышкой между сугробами Шипки и сопками Маньчжурии, пребывало в полной уверенности, что враги внешние далеко, что они не опасны, — и заложило целое минное поле, на котором подорвалась Империя в веке XX. А ведь как благолепно было! Император германский Вильгельм Государю нашему шинель подавал, посол австрийский в обморок пред высочайшим взором падал, а на Дальнем Востоке япошки косоглазые колошматили столь же косоглазых китаезов. Глядишь, под общий шумок можно и Стамбул с проливами отхватить!

Впрочем, враги внешние — еще полдела, да и не о них речь. Зато внутренние…

С кем сражались доблестные бойцы невидимого фронта на страницах романа, читателю уже ведомо — с мажьей напастью, Богом и Святейшим Синодом проклятой. В реальной истории, напротив… …и снова: нет, не напротив! Будущие герои 17-го (они же — лагерная пыль 37-го) в те годы серьезными врагами и не считались. С народовольцами к этому времени уже справились, а социал-демократам («сицилистам») за их козни полагалось два-три года ссылки, о чем ярко свидетельствует биография полузабытого ныне В.

И. Ульянова. Книги Маркса, Энгельса и того же Ульянова можно было купить в любом магазине. Демократия! — скажут некоторые. Слепота! — отвечу я. Все дело в том, что «сицилистов» всех мастей попросту не видели, а если и замечали, то как-то походя. Главным же внутренним врагом Империи были, с точки зрения властей предержащих, (внимание!) инославные, раскольники и язычники, гнусные враги Русской православной церкви.

Супостаты, одним словом. Под Уложение о Наказаниях, столь часто поминаемое в романе, социал-демократ, как правило, вообще не подпадал. Статьи соответственной еще выдумать не соподобились! Того же Ульянова и его подельщиков сослали только в административном порядке. Он даже под судом не состоял, будущий вождь октябрьской социалистической! Зато какой-нибудь мещанин Якуб Петере, вероисповедания лютеранского, и его супруга Анна, урожденная Петрова, вероисповедания православного, имели все шансы отправиться в сибирскую каторгу на четыре пятилетки за то, что окрестили своего сына Карла не в православном храме, а в кирхе. Та же Анна могла получить пожизненную каторгу (не ссылку!) за тайный переход в лютеранство (католичество, адвентизм, иеговизм). И получали срока, и ехали в Сибирь до самого 1906-го года (да и после законы, охранявшие незыблемые права государственной Церкви, смягчились ненамного). Но это инославные; своим же, православным, приходилось куда хуже. Достаточно лишь напомнить о крестном пути тех, кого презрительно именовали «раскольниками», о закрытых-запечатанных (печатью Синода, как в романе!) храмах, о сосланных в Акатуй и забайкальскую «Колесуху» старообрядческих священниках. Особого Облавного корпуса на сей предмет не организовали, но нечто подобное имелось и в упомянутом на страницах романа Третьем Отделении Собственной Е. И. В.

Канцелярии, и в Синоде, да и в самом жандармском корпусе (уже не тепло — горячо!).

Безумие с арестованными старообрядцами и сосланными на каторгу инославными продолжалось долго, слишком долго. Уже в апреле 1905-го, после Кровавого воскресенья и незадолго перед Цусимой, Константин Победоносцев, не самый глупый из столпов Империи, на заседании Госсовета уверенно заявлял, что «сицилисты» — дело неопасное, а вот раскольники и прочие враги веры православной…

Но и это — только присказка. Лютеране и старообрядцы — все-таки не маги. Что ж, можно и о магах. Аккурат в 1892-м году, как раз в прекрасную эпоху «Сибирского Цирюльника», нескольких крестьян- удмуртов из села Старый Мултан, что в Вятской губернии, привлекли к суду за совершение языческих обрядов — то есть за пресловутое колдовство. И ехать бы им на остров Сахалин по чеховским местам, когда б не заступился за несчастных писатель Короленко. А там воссел на престол чеховский же интеллигент Николай II, пришли новые времена… В общем, повезло удмуртам. Отсидели бедняги -всего пять лет — и на свободу с чистой совестью!

Мултанское дело — не самое громкое и не самое страшное. Судили чувашей, татар, якутов — за деревянных божков, салом смазанных, за камлания и бубны… О деле Бейлиса и писать не хочется — и без того слишком много написано.

Так в чем же разница между жизнью и романом?

В том, что в романе преступная магия действует, хоть и не всегда? В жизни же…

Ну, и в жизни я бы не советовал ссориться с шаманом или даже с сельским колдуном. В жабу болотную не превратит, но жабу грудную точно накамлает. А для тех, кто, законы имперские нарушая, обряды богомерзкие творил, они — обряды эти — уж точно были настоящими. Фантастика не на страницах романа Г. Л. Олди. Она в жизни, в нашей горемычной истории. Могучая Империя, сверхдержава, раскинувшаяся от моря Белого до моря Желтого, всей своей мощью обрушивается на горстку инородцев- иноверцев — не бунтарей, не бомбистов, даже не социалистов-агитаторов…

Можно и возразить. Вытесненные в «закон», теряющие силы с каждым поколением маги (те, что не в жизни, в романе) все-таки опасны. Не столько мажьей силой, сколько мажьим талантом растить подобных себе без книг и учебных классов — почти что простым делением. Однако именно это интересует власть официальную менее всего.

Трудно сказать даже, ведают ли министры государевы о сей мажьей тайне. Славным облавным