польстить, что Ирена потакает порокам его пса!

Спрятать письмо. Первым делом – спрятать письмо! Положить их в коробку и замаскировать сигарами времени уже нет. Ирена распахнула шкаф, схватила первую попавшуюся книгу – это был том in folio, чуть выступавший из ряда ровных корешков, словно кто-то брал его совсем недавно и сунул в шкаф небрежно, не выровняв книг. Мелькнул золотой обрез страниц, тиснение на обложке… да это том Пушкина, все сочинения в одной книге!.. – и сунула туда листок, свернув его вдвое. Какая-то мысль мелькнула, что-то здесь почудилось ей не так, в этой книге, что-то странное казалось в ней… но размышлять Ирене было уже некогда. Она еле успела затолкать книгу в шкаф, прикрыла его, метнулась к дверям – и лицом к лицу столкнулась с Берсеневым.

Мгновение они смотрели друг на друга изумленно, потом Ирена заслонилась рукавом и кинулась было в сторону, надеясь, что Берсенев ее не узнает, а она успеет сбежать, однако он оказался проворнее – поймал ее за край рубахи и рванул к себе:

– Это что за явление? Призрак ночной? Или скорей болотный?

Итак, узнал…

– Что ты здесь делаешь?

Она молчала, не в силах отвести глаза от его глаз, которые в лунном свете отливали странным, загадочным, опаловым блеском.

Берсенев тоже молчал, тоже глядел зачарованно, но лишь только Ирена попыталась рвануться в сторону, оказалось, что он был настороже: не только рубаху не выпустил, но и за руку перехватил.

– Стой! Куда? Говори, откуда здесь взялась и зачем?

Ирена испугалась: а ну как решит, что она воровка, поднимет тревогу?

– Я… я здесь…

Вдруг словно судорога по его лицу прошла:

– Понимаю… К любовнику бегала? К лакею какому-нибудь? Говори, к кому?!

Она чуть не упала от изумления. И кровь бросилась в лицо так, что щеки загорелись. Да как он смеет такое предположить?! Графиня Ирена Сокольская – к мужчине среди ночи?!

И тотчас гордыня ее лопнула, как мыльный пузырь. Графиня Ирена Сокольская не то что бегала к мужчине – она тайно обвенчалась с ним и скрылась из дома родительского. И вообще, перед Берсеневым сейчас стоит не графиня Сокольская, а графиня Лаврентьева, которая после смерти своего мужа, Игнатия Лаврентьева, наследует половину состояния старого графа и само Лаврентьево.

Только сейчас Ирена осознала истинный смысл завещания… Только сейчас до нее дошло, что, назвав свое имя и положение этому человеку, она становится его врагом, потому что становится на его пути к огромному состоянию. По ее милости он оказывается теперь беднее вдвое того, на что рассчитывал. Завтра он узнает, что является не владельцем, а всего только управляющим Лаврентьева. Конечно, Берсенево богато, но Лаврентьево…

Конечно, он может не поверить словам Ирены, как не верит ей никто. Но лишь только она предъявит письмо старого графа и две подписанные им вольные, а также свидетельство о венчании Ильи Лаврентьева со Степанидою и собственное свидетельство о венчании с Игнатием, то немедленно все точки над i будут расставлены и ее права никто не посмеет оспорить. Берсеневу только и останется, что признать свое поражение.

Она предъявит свидетельство о венчании… А где оно, это свидетельство? Ирена смутно помнила, что Игнатий получил от священника в той церковке на Озерках какую-то бумагу, но больше она ее не видела. И не вспоминала о ней до сего мгновения. Может быть, свидетельство лежит среди всех их вещей – ее и Игнатия, – которые, наверное, затолкали в какой-нибудь сарай или снесли на чердак? А может быть, его костюмы и рубашки раздали дворне? Или их присвоил омерзительный Адольф Иваныч? Что, если к нему попало свидетельство о венчании? Ну, когда так, Ирена его больше в жизни не увидит!

А что ей в том свидетельстве? Что ей в том Лаврентьеве? Зачем оно ей?!

– Мне кажется, ты задумала что-то недоброе, – раздался вдруг голос Берсенева, – словно бы пакость задумала мне подстроить…

Ирена вздрогнула, поразившись его проницательности. Или впрямь на ее лице все написано? Или он умеет читать по ее лицу?

Как поступит Берсенев, если узнает, что по милости Ирены он теряет Лаврентьево? Спокойно отойдет в сторону? Или…

Она вдруг вспомнила недавнюю историю о дележе наследства князя Сумарокова, нашумевшую в Санкт-Петербурге. Сын князя убил жениха своей сестры накануне венчания: ведь только с замужней сестрой он должен был поделиться состоянием (баснословным состоянием!), а останься она в девицах, ее долей распоряжался бы он сам…

«Деньги делают кого скотиной, кого зверем лютым, – сказал тогда отец. – Немногие способны остаться людьми».

Что, если Берсенев не способен будет остаться человеком?

Ирена даже руку к сердцу прижала, так оно вдруг заболело. Да провались оно пропадом, это Лаврентьево, если из-за него на месте этого честного лица, от которого ей трудно отвести глаза, она увидит свинячью морду или хищно оскаленную пасть! Не хочет она подвергать Берсенева таким испытаниям! Ни за какие деньги не хочет!

Она будет молчать. А пока надо поскорей отвести от себя подозрения. Рассказать про Нептуна, объяснить, как и почему она здесь оказалась.

Она и рта не успела раскрыть – Берсенев вдруг дернул ее к себе и крепко обнял. От неожиданности Ирена напряглась, как струна, рванулась было прочь, но вдруг почти с ужасом поняла, что не хочет вырываться из кольца этих рук.

– Постой, погоди, – бормотал он бессвязно, а губы его бродили по ее щеке, спустились на шею, обожгли множеством мелких коротких поцелуев. – Погоди, милая, красивая… Ты меня с ума свела. Я, как только увидел тебя на Чертовом мосту, сам не свой сделался. Ты от меня умчалась, я готов был все отдать за то, чтобы тебя вернуть… Лишь о тебе грежу! Что хочешь для тебя сделаю! Милая… Не отталкивай меня, лапушка, любушка моя! Позволь поцеловать тебя! Пойдем со мной! Пойдем! За ночь с тобой… проси, чего хочешь! Вольную тебе подпишу, если пожелаешь. Только будь моей!

Ирена почти не слышала, не понимала, что он говорит. Сердце так колотилось, что болью отдавалось в висках. Она ощущала, как загорается ее тело там, где проходятся по нему руки Берсенева, она гнулась под его руками, ластилась к ним, тянулась за новыми и новыми прикосновениями, и вот уже ее руки взлетели и обняли его за шею, а губы потянулись к его ищущим, жадным губам. И вдруг…

Раздался грозный лай, и сильное, подвижное тело вклинилось между сомкнувшимися телами Берсенева и Ирены. Они вскрикнули и разжали объятия.

Нептун! Он отпихивал Ирену в сторону и диким, прокуренным басом лаял на Берсенева!

Этот лай вернул Ирену с небес на землю. Она поняла: пес сожрал все сигары, вышел из своего сладостного забытья и ринулся на защиту Ирены.

Нептун лаял все громче, и с каждым мгновением Ирена трезвела, сладостные оковы спадали с нее.

Она сошла с ума, не иначе с ума сошла! Еще минута – и она отдалась бы этому человеку прямо здесь, на полу кабинета старого графа. Или пошла бы за ним в его спальню, словно покорная рабыня всевластного хозяина. Да что же в нем было такого, что так околдовывало Ирену?!

Невозможно понять. Невозможно осмыслить! И не нужно тратить на это время. Нужно бежать, бежать от него!

Она повернулась и опрометью понеслась через анфиладу комнат, не разбирая дороги. Она и залу театральную миновала бы, когда б не вспомнила, что нигде, кроме как в каморке, ей спрятаться негде. Туда и нужно бежать. А будешь слишком долго по дому носиться, того и гляди наткнешься на кого-нибудь из слуг, а то и снова налетишь на самого Берсенева!

Ирена пролетела через залу и начала быстро водить руками по стенам, отыскивая лаз в свою каморку. Где же, где же заветная панель?!

Вот она, слава Богу.

Сдвинула ее, проскользнула в каморку и поспешно поставила панель на место.

Тяжело дыша, привалились к стене, а потом сползла на пол, потому что ноги ее не держали. Так бежала…

Господи! Да зачем она бежала?! Почему не осталась там, где так хотелось остаться, – в его объятиях?!

Ирена уткнулась лицом в колени.

Нет, это было невозможно. Невозможно для нее счастье с этим человеком, потому что он возненавидит ее, как только узнает, кто она такая на самом деле.

– Господи, – пробормотала Ирена в полном отчаянии, – но как же я спасусь, не рассказав ему ничего?! Он не поверит. Он решит, что я сошла с ума. Если бы нашлось свидетельство о венчании… Ну что мне делать?! Мне ведь это несчастное Лаврентьево совершенно не нужно! А что, если… А что, если отказаться от наследства? Пусть забирает имение себе. Мне моего приданого довольно, моего Любавина. Но и отказаться от Лаврентьева я смогу, только когда подтвержу права на него. А это опять же возможно, только если я получу свое свидетельство о венчании…

Где, где, где оно?!

А что, если Софокл знает? Надо спросить его завтра перед спектаклем.

Но тут же Ирена покачала головой. Острое предчувствие того, что завтра надо ждать какой-то пакости и подлости от Адольфа Иваныча, снова охватило ее. Почему он смягчился к ней? Почему позволил появиться на сцене? Какие планы строил? В любом случае, как только он прочтет завещание, то мигом свяжет концы с концами… Появление Ирены – законной жены, вернее, вдовы законного владельца – означает крах всех его планов. Раздобыть венчальное свидетельство – единственный способ доказать свою личность и защитить себя!

Ирена подползла на коленях к сдвижной панели и прислушалась. В театральной зале было тихо. Где бы ни искал ее Берсенев, здесь его точно нет. Рыщет по другим покоям… а может быть, уже вернулся в свою спальню.

Она обиженно надула губы, но тут уже грустно усмехнулась. Ты сама не знаешь, чего ты хочешь, барышня… А виной всему этот человек со светлыми глазами, который внезапно появился в твоей жизни и свел тебя с ума.

Не о нем надо думать сейчас, а о том, где может быть Емеля. Женская прислуга живет в доме. А мужчины? Кажется, в их, Сокольских, имении для холостых мужиков был поставлен отдельный дом поодаль от барского… Но где искать этот дом в Лаврентьеве? Может быть, его удастся увидеть из окна?

Она снова выползла в театральную залу и прокралась к окну. Луна ушла в сторону, просторный сад был теперь наполовину скрыт тенью, а дальние строения скрывались в темноте. Где-то неподалеку по-прежнему колотил в свою колотушку сторож.

Что же делать? Ирена в отчаянии высунулась в окно и вдруг услышала тихий свист.

Настороженно огляделась…

– Эй, прямо погляди! – тихонько окликнул кто-то. – Я под кустом сижу!