— Слава Господу!

Шум в приемной стал абсолютно невыносимым. Энни бросила трубку и подбежала к двери. Распахнув ее, она застыла в изумлении. Через толпу репортеров, помощников конгрессменов и множества других, совершенно незнакомых ей, людей пробирались Эван Кендрик и ее собственный муж.

— Сюда, скорее! — крикнула она. Как только дверь за ними закрылась, мистер О'Рейли представился:

— Я ее полицейский. Приятно с вами познакомиться, конгрессмен.

— Без вас мне пришлось бы туго, — пожимая ему руку, ответил Кендрик, бегло оглядев широкоплечего коренастого рыжеволосого мужчину с брюшком, непропорционально большим для его роста, и цветущим лицом, на котором горели умные зеленые глаза. — Я благодарен судьбе за то, что мы оказались здесь в одно время.

— По правде говоря, сэр, это не совсем случайность. Моя взбалмошная женушка позвонила с час назад, оказаться здесь я смог минут через двадцать — двадцать пять. Увидел это столпотворение в коридоре и подумал, что с минуты на минуту можете появиться вы. Вот и подождал вас.

— Мог бы и мне об этом сказать, тупая твоя голова! Мы здесь с ума сходим!

— Ну да, и заработать взыскание, дорогая моя?

— Ну не болван ли? Ирландец непутевый...

— Все, довольно ругани, — приказал Эван, бросив взгляд на дверь. — Что будем со всем этим делать? Что стряслось?

— Это вы, конгрессмен, выступали в шоу Фоксли, — сказала миссис О'Рейли. — Нас там не было.

— Я взял за правило никогда не смотреть подобных программ, — отбил пас Кендрик. — Если б смотрел, знал бы, что делать.

— Могу сообщить, что вся страна узнала о вас.

— Отлично выступили, конгрессмен! — добавил полицейский. — Ребята из департамента звонили и велели сказать Энни, чтобы она сказала вам спасибо. Я говорил тебе, Энни.

— Во-первых, у меня не было возможности передать твои слова конгрессмену, а во-вторых, в этой суете я, скорее всего, об этом просто-напросто забыла. Думаю, Эван, лучший способ выйти сейчас сухим из воды — это сделать какое-нибудь заявление.

— Постойте-ка! — произнес Эван, глядя на Патрика О'Рейли. — С чего бы полицейскому департаменту благодарить меня?

— Вы здорово отделали Бэрриша!

— С Бэрришем я расправился, это точно, но им-то что за дело?

— Он работает в Пентагоне и имеет друзей в верхах. А еще он сволочь порядочная. Если б вы провели несколько бессонных ночей, ведя за ним наблюдение, вас бы за это по головке не погладили.

— Какое еще наблюдение? Что произошло?

— Мистер Кендрик! — вмешалась Энни. — Там за дверями настоящий зверинец! Вам необходимо выступить и что-нибудь сказать!

— Подождите, я хочу выслушать вашего мужа. Продолжайте, мистер... могу я называть вас просто Патрик?

— В самый раз!

— А я для вас просто Эван. Пожалуйста, продолжайте. Каким образом Бэрриш связан с полицией?

— Этого я вам не говорил. Сам он, надо сказать, не слишком-то привлекательный.

— Но ведь не за это же ваши коллеги меня благодарили?

— Если с одной стороны посмотреть, за это и в самом деле вроде бы благодарить нечего... Только застукали мы кое-кого за стиркой, ну вы понимаете, в Майами и на Каймановых. На четвертую ночь во время наблюдения, когда он был в отеле «Мэйфлауэр», мы вроде как напали на след. Видите ли, один из тех, что в штиблетах от Балли, наведался к нему в номер в час ночи с объемистым чемоданом. Час ночи! Рановато начинает свой рабочий день, что скажете?

— Да уж!

— Ну вот, выяснилось, что у этих модников с нашим знакомым была назначена встреча по поводу инвестиций. Вполне законная, в Пентагоне заявили. Мол, до одиннадцати тридцати он торчал на конференции, а потом у него была запланирована поездка в Лос-Анджелес восьмичасовым рейсом, так что с заседанием в час ночи все чисто.

— А что чемодан?

— Его трогать мы не имели права. Да и вообще шум поднялся. Кто-то, похоже, исполнил телефонный звонок.

— Но не своему адвокату, — сказал Эван, — а полковнику Роберту Бэрришу в Пентагон.

— В яблочко. Нас изрядно вымазали в грязи за то, что мы заподозрили в сомнительной деятельности законопослушного гражданина, все действия которого направлены лишь на усиление мощи Соединенных Штатов. Ребятки поработали неплохо.

— Однако вы с этим заключением не согласны. Считаете, в номере отеля происходило не только совещание по поводу вполне законных инвестиций?

— Утка — она ведь и есть утка? Если выглядит как утка, крякает как утка, ходит как утка, то кто ж это, как не утка? Только к людям, с которыми наш субъект встречался, это не относится, а его имя из списка подозреваемых было изъято.

— Спасибо, Патрик... Миссис О'Рейли, что я должен сказать собравшейся толпе?

— То, что наш Фил Тобиас сочтет необходимым опровергнуть. Сами знаете... Он уже едет сюда.

— С ума сойти! Вы уговорили его отложить занятия теннисом? Восхищаюсь вашим мужеством.

— Эван, он милый, да к тому же неглупый. Только не думаю, что его совет вам поможет. Вы теперь должны сами решать, что делать. Помните, эти хищники за дверью убеждены, будто вы старались быть на виду всю прошлую неделю и настойчиво вели переговоры об участии в шоу Фоксли. Проиграй вы, никакой шумихи бы не поднялось, но вы выиграли, скрестили шпаги с тяжеловесом и выставили его в весьма неприглядном свете, и теперь вы — самая главная новость. Все хотят знать, каковы ваши дальнейшие действия.

— А вы? Что посоветуете? У вас в ежедневнике все расписано. Какие там у нас с вами дальнейшие действия?

— Сами узнаете об этом, как только выйдете к ним. Гомон толпы стал еще громче. Замелькали огни вспышек, включились телевизионные осветительные прожекторы. Вопросы посыпались со всех сторон. Наиболее известные репортеры сражались за право занять более выгодные позиции. Соответственно их статусу, разумеется. Эван Кендрик подошел к столу своего секретаря, отодвинул в сторону бумаги и телефонный аппарат и сел прямо на стол. Широко улыбнулся, поднял руки, призывая толпу к молчанию, не говоря при этом ни слова. Постепенно шум начал стихать. Отдельные вопросы или восклицания, вырывающиеся у нетерпеливых репортеров, вызывали у конгрессмена недоуменную улыбку. Наконец всем стало ясно: конгрессмен Эван Кендрик будет говорить лишь в том случае, если его услышит каждый. Долгожданная тишина воцарилась.

— Спасибо, — сказал Эван. — Мне потребуется немало сил, чтобы собраться с мыслями и сказать то, что надо сказать прежде, чем скажете вы. Но вам легче, вы сами с мыслями собрались давно.

— Конгрессмен Кендрик! — выкрикнул один из журналистов, не слишком довольный тем, что ему удалось занять место во втором ряду. — Правда ли...

— Ну послушайте! — Эван резко оборвал его. — Помолчите хоть минутку. Для вас это обычное дело, а я в подобном положении оказался впервые.

— Судя по телешоу, про вас этого не скажешь, — заявил бывший телеведущий.

— Тогда я сражался один на один, а сейчас чувствую себя точно в Колизее перед толпой зрителей, жаждущей лицезреть трапезу льва. Позвольте мне для начала кое-что сказать.

— Разумеется, конгрессмен.