огромными возможностями личности, с которой связывали большие надежды, ты превратился в слабака, прошу прощения. Ушел и освободил место подонкам и проходимцам.

— Хочешь сказать, я должен был остаться? Что ж, я и сам понял это много лет назад. Однажды жена в порыве гнева назвала меня сентиментальным слюнтяем. Думаю, она говорила о том же самом: если даже не удастся что-то сделать, то хотя бы удастся кое-что предотвратить.

— А ты смог бы, Самуил. Прав Гарри Трумэн, сказав, что лидеры творят историю. Без Томаса Джефферсона могло бы и не быть Соединенных Штатов, а без Адольфа Гитлера — Третьего рейха. Но ни один человек не станет лидером, если не захочет этого.

— Полагаешь, у нашего Кендрика отсутствует честолюбие?

— Подозреваю, что да. Пять дней назад во время слушаний в комитете он вел себя опрометчиво. Ему было наплевать, кому переламывать кости, потому что его унизили. Он, несомненно, Умен, смел, даже остроумен и привлекателен — короче, обладает ценными качествами. Но он чем-то напоминает моего друга Самуила Уинтерса, то есть человека, который способен выйти из игры только потому, что у него нет страстного стремления к победе.

— Неужели это так плохо? Я не себя имею в виду. Скажи, Иаков, тем, кто стремится к вершинам власти, им действительно необходим огонь в груди?

— Скажу иначе. К примеру, ты не станешь переворачивать вверх дном свою лавку, чтобы переместить товар с одной полки на другую. Но ты все переиначишь, если вложил в нее все свое состояние. Люди ждут прихода полновластного хозяина. Они чувствуют, когда человек решительно стремится к переменам, и хотят, чтобы их надежды оправдались.

— Что ж, — произнес Уинтерс, как бы защищаясь, — надеюсь, люди не совсем разочаровались во мне. К тому же я не сгорел в огне страстного стремления к власти. С другой стороны, я и ошибок не наделал.

— Просто у тебя никогда не было для этого возможностей, ибо вся твоя предвыборная кампания состояла из одного короткого телевизионного выступления да нескольких превосходных фотографий будущего избранника приятной наружности, не имеющего конкурентов.

— Но ведь я все-таки принимал участие в трех или четырех дискуссиях... Точно в трех.

— Вместе с непорядочными ловкачами, которых в свою очередь «сдали» такие же пройдохи, но людям это нравится. У нас обожают витать в небесах, а теперь на телевизионных экранах, выискивая сказочного короля или принца, который милостиво укажет верный путь.

— Стыдно смотреть на все это! Нынче Авраама Линкольна сочли бы несуразным провинциалом, и остался бы он в своем Иллинойсе.

— Или того хуже, — заметил Иаков Мандель, посмеиваясь. — Отрекомендовали бы его библейским евреем Авраамом, который в сговоре с антихристами приносит в жертву невинных младенцев.

— И который потом для достижения абсолютного сходства отрастил бы себе бороду, — улыбаясь, добавил Уинтерс и поднялся из кресла. — Выпьешь чего-нибудь? — спросил он и, предвидя ответ друга, направился к бару.

— Спасибо! Если можно, мне как обычно.

— Это уж как водится! — Самуил Уинтерс молча налил в один бокал неразбавленный бурбон, в другой — канадский виски и положил лед. — Вот тебе, Иаков, твой бурбон, а я думаю, теперь я во всем разобрался.

— Уверен, ты не терял времени даром, когда разливал спиртное, — сказал Мандель, улыбаясь и поднимая бокал. — Ваше здоровье, сэр.

— Ваше здоровые, — ответил Уинтерс.

— Так что будем делать?

— Считаю, что стремление к победе, о котором ты говоришь, нужно каким-либо образом пробудить в Эване Кендрике. Без этого ничего не получится, а к власти придут воинствующие оппортунисты и фанатики.

Уинтерс отпил из бокала и уставился на французский гобелен справа от него:

— Король Филипп и его воины были повержены в битве при Креси не только английскими лучниками и длинными ножами валлийцев. Они вынуждены были бороться, как спустя три столетия написал Сен-Симон, «с двором, обескровленным подлыми буржуазными коррупционерами».

— Мне, Самуил, далеко до твоей эрудиции.

— Что будем делать с Эваном Кендриком? Как разжечь у него страстное стремление к победе? Теперь я понимаю, что это дело чрезвычайной важности.

— Думаю, начнем с Милоша Варака.

Энни Малкей О'Рейли была крайне взволнована. Четыре телефонные линии в офисе обычно использовались для того, чтобы делать необходимые звонки. В офис конгрессмена обычно не слишком часто звонили. Но этот день нельзя было назвать обычным, он был просто сумасшедшим. В течение двадцати четырех часов едва ли не самый скромный из офисов на Капитолийском холме превратился в горячую точку. Энни пришлось позвонить двум помощникам, которые никогда не появлялись в офисе по понедельникам.

— Да ты что, Энни, весь уик-энд летит коту под хвост! Она убедила их немедленно явиться на работу, связалась с Филиппом Тобиасом. Этого надо хорошенько встряхнуть! Главный помощничек... Пусть забудет про теннис и притащит свою карьерную задницу в офис, иначе она убьет его!

— Что случилось?

— Шоу Фоксли вчера видел?

— Нет, катался на яхте. А зачем мне было его смотреть?

— Он участвовал в нем!

— Что? Как они посмели без моего согласия?

— Должно быть, ему позвонили домой.

— Этот паршивец ничего мне не сказал. «Мне тоже, но я видела его имя в списке приглашенных».

— Боже! Достань мне пленку, Энни! Пожалуйста!

— Только если приедешь и поможешь отвечать на звонки, Дорогуша.

— Вот говнюха!

— Как ты смеешь, наглец? Я же дама!

— Прости, Энни. Умоляю, достань пленку! В конце концов, только потому, что она была в отчаянии, и только потому, что ее муж, Патрик Ксавье О'Рейли, отдыхал по понедельникам после ночной субботней смены, следя за криминальной обстановкой в столице, она позвонила ему и заявила, что, если он не явится вызволять ее, она настрочит на него донос и обвинит в изнасиловании, что, как она добавила, было всего лишь далекой от реальности фантазией. Единственным человеком, с которым ей не удалось связаться, был конгрессмен из девятого округа Колорадо.

— Мне очень, очень жаль, миссис О'Рейли, — сказал араб. Он и его жена присматривали за домом Кендрика, когда тот отсутствовал. Араб был либо безработным хирургом, либо бывшим ректором какого- нибудь университета, как предполагала Энни. — Конгрессмен сказал, что уедет на несколько дней. Не имею понятия, где он может быть.

— Чушь собачья, мистер Сахара!

— Вы льстите мне подобным сравнением, миссис О'Рейли.

— Свяжитесь с этим неуловимым слугой народа и скажите ему, что мы здесь зашиваемся. И все благодаря его участию в шоу Фоксли!

— Он был просто бесподобен.

— А откуда вам известно об этом?

— Читал в «Вашингтон пост», миссис О'Рейли, а также в нью-йоркской «Таймс» и в «Чикаго трибюн».

— Он читает все эти газеты?

— Нет, миссис О'Рейли, их читаю я. Но, когда он изъявляет желание их просмотреть, не возражаю.