— Не знаю. Возможно, гуляет.

— Я правильно понимаю, есть еще настоящий муж?

— Нет, он умер пять лет назад. Сердце…

— Чем занималась Галя?

— Работает на кондитерской фабрике. То есть работала.

Молодой человек склонил голову над столом и зарыдал.

Музыкант с Пашей переглянулись. Петрович, решив не вмешиваться в разговор, спустился еще раз вниз, потолковать со свидетелями.

Парень поднял голову и вытер глаза:

— Извините.

— Ничего, ничего, мы понимаем. А вы сами, если не секрет, чем занимаетесь?

— Нет, конечно. Мелкая коммерция. Формально безработный. А так, что подвернется. В основном, рыба. Закупаю в рыболовецких совхозах и раскидываю по магазинам. На жизнь хватает.

— Ваши документы можно?

— Да, конечно.

Парень достал из заднего кармана брюк коричневые корочки.

— Там паспорт, права, пластиковая карточка — это пропуск в гараж.

— Да, я разберусь, Андрей Олегович.

Паша вновь взялся за ручку.

— Расскажите про сегодняшний день, — — вступил в разговор Музыкант.

Парень еще раз вытер глаза:

— Да все как обычно. Утром, часов в восемь. Галя пошла на работу, в полдевятого ушла Лена В школу. Я был дома часов до десяти, ждал звонка от партнера. Потом поехал на Садовую, там есть складские помещения, надо было договориться об аренде. Проторчал там до часу, ждал руководство. Затем прошвырнулся по автомагазинам, сгонял на авторынок, в Купчино. В машине глушок прогорел, хотел новый купить.

— У вас есть машина?

— Это Галина. От первого мужа осталась. Старенькая «копейка». Вся сыплется. Но еще бегает. Я по доверенности езжу.

— Сегодня вы на машине ездили?

— Да, разумеется. Где-то в половине четвертого я вернулся в гараж, поставил машину и пошел домой перекусить. Гараж у нас рядом, минут пять ходьбы. У подъезда народ, милиция. Я как чувствовал. Сон сегодня очень плохой снился.

Андрей снова положил голову на кулак.

— Еще один, не очень, может быть, корректный вопрос. Гале сорок один, вам двадцать пять…

— Ну и что? — резко вздернулся Андрей. — Я люблю ее, понимаете? Люблю!

Музыкант согласно кивнул:

— Где вы прописаны?

— В области, — ответил за него Паша, уже переписавший паспортные данные в свой блокнот. — Во Всеволожске.

— Там родители, — подтвердил Андрей. — У нас свой дом.

— Когда дочь возвращается из школы?

— Часа в два. Потом гулять уходит. Господи, ей-то как сказать?

— У Галины были какие-нибудь заморочки? Может, кто-нибудь ей угрожал?

— Какие заморочки могут быть у простого пекаря с фабрики? Не было у нее ничего.

— А по мужской линии? Она довольно симпатичная женщина, мог быть какой-нибудь горячий воздыхатель? Чересчур горячий?

— Я бы знал. Галя любила меня.

— А где вы познакомились?

— Случайно, на одной вечеринке, у ее подруги. Примерно год назад. Боже мой, за что же ее? За что?

— Не знаем. Может, ограбить хотели. Она стала сопротивляться, ну и…

— Да, Галя могла. У нее очень гордый характер.

Вернулся Таничев.

— Там прокуратура приехала. Серега, сходи, объясни им, что к чему.

— Вы останетесь жить здесь, Андрей?

Парень покачал головой.

— Нет. У меня с Леной не очень, да и вообще. Тяжело. Поеду к родителям.

— А Лена?

— Придется отправить к тетке. У Гали есть сестра на Гражданке, Других родственников нет. Скажите, вы найдете их? Найдете?

— Как повезет, старик, — тяжело вздохнув, ответил Гончаров.

Он убрал блокнотик и вышел из квартиры.

Дурак ходит по улицам. Длинноволосый клоун в малиновом балахоне и с маленькой болонкой. Он очень любит кататься на лифте. С девочками. Сумасшедший.

— Не, мужики, я с Белкина точно худею. Пошли с ним вчера профосмотр проходить в нашу поликлинику. Я первый осмотрелся, бумажку получил, что жив-здоров, сижу в коридоре, жду Вовчика. А двери там тоненькие, все слышно, о чем в кабинете базарят.

Врачиха Вовчику и говорит: «Молодой человек, вам бы надо обследоваться. У вас не все в порядке по мужской линии. А вы еще такой молодой. Должно быть, где-то простудились.

Вам грозит импотенция, если не принять мер».

Если бы мне такой диагноз поставили, я бы выпрыгнул из ее кабинета прямо в Мойку.

А Белкин: «Да Бог с ней, с мужской линией. Скажите, доктор, ногами-то я смогу двигать?

Скоро чемпионат ГУВД по футболу начинается!». Просекаете? Совсем двинулся.

— Казанова, не суди о людях по себе. Если человек любит играть в футбол, в этом нет ничего зазорного.

— Не, Петрович, я тоже футбол уважаю, но менять женщин на какую-то беготню по полю? Мрак. Кстати, видели телек вчера? Про маньяка нашего рассказывали. Пурги нагнали, как всегда. Если еще пара эпизодов приключится, женщины выйдут на улицы с плакатами.

Таничев закрыл стол и поднялся.

— Все, мужики, я отсыпаюсь. Если что, звоните, подойду. Паша, я тут бумаги оставил на столе. Будет время, отнеси прокурору. Он просил очень. И напомни ему насчет карточек.

— Хорошо, Петрович.

Карточки, о которых упомянул Таничев, были больной темой в отношениях между прокуратурой и милицией. Согласно установленной в Министерстве внутренних дел системе, преступление считается раскрытым не когда преступник оказывается за решеткой, а когда в информационный центр будет направлена специальная карточка, уведомляющая об этом. Карточку должен заполнять следователь.

Милицейские следователи вовремя заполняли карточки, потому что на них всегда имелись рычаги воздействия. А вот на прокурорских следователей, в производстве которых находились дела об убийствах, таких рычагов не имелось. Пардон, другое ведомство. И даже если все убийства в районе фактически были раскрыты, но карточки заполнены не были, считалось, что в районе нулевая раскрываемость. И по «шапке» в этом случае получали опера и их начальники, но не прокуратура.

Показатель по раскрываемости убийств считался основным. Доходило до того, что раскрыть преступление было легче, чем «выбить» из следователя статистическую карточку. И процентов тридцать