стесняюсь. Короче, присела она и давай опорожняться. А потом получилось, как в рекламе, — «результат на лицо».

Под этим кустом храпел пьяный работяга. Он .тоже с вечеринки домой возвращался, в сильной стадии. Сердобольные и безголовые граждане выкинули его из автобуса на этой остановке, чтобы не лишал он их приятной поездки. Мужичок и побрел, куда глаза не глядят. Дополз до куста, рухнул и уснул.

Проснулся оттого, что ему по лицу жидким стулом вмазало. Да еще с характерным запахом. Что за ерунда? Сейчас узнаем. Хвать холодненькой ручонкой за теплое местечко. Дяденька Кондратий.

Дамочка вылетела на дорогу, не одевая юбчонки, чуть не угодив под колеса проезжавшего мимо милицейского УАЗика. Наш водитель едва машину не угробил, до чего удивлен был. Очень неожиданный ракурс. На вечернюю зимнюю дорогу выскакивает симпатичная дамочка с задранным подолом. Может, чего хочет?

А она орет, как собакой укушенная. Ей — что случилось? Почему крик и отсутствие нижнего белья? Она не отвечает, только в направлении кустов машет.

Наши стволы повытаскивали и пошли в заданном направлении. Нашли мужичка. А тот уже снова уснул, несмотря на неблагоприятные условия. Сержант давай его будить, и все больше ладошками по лицу. Разбудил. «Слышь, мужик, а что у тебя с рожей? Разбили, что ли?»

Короче, привезли дядьку в отделение, разморозили, умыли — вернее, сам он умылся, — потом в вытрезвитель сдали. Мужик утром с претензиями — а кто это меня обгадил, испортив лицо и новую куртку? Ему и отвечают-дурилка ты пьяная, да ты сейчас должен бежать в магазин, покупать корзину цветов и бутылку «Наполеона» и нести все это одной благородной сеньоре. Потому что если бы эта сеньора на тебя не насрала, лежал бы ты до сих пор под кустом, медленно покрываясь инеем. Замерз бы к черту.

Не знаю, подарил ли он дамочке цветы и коньяк, но с жалобами больше не приходил.

Вот ты, Паша, к примеру, что предпочел бы — благородную смерть на морозе или позорное дерьмо на лице?

— Что-то у вас с Белкиным темы странные — голая женская задница на фоне зимнего леса. Прямо навязчивая идея. — Такова жизнь.

Таничев вновь склонился над бумагами. Сидевший за своим столом Гончаров разбирал полученные в канцелярии бумаги. Заметив конверт, он разорвал его и извлек отпечатанные листы папиросной бумаги. Прочитав содержание, он неожиданно прыснул со смеху. — Ты чего?

— Да, после таких приговоров я действительно начинаю верить во все ваши байки. Я месяц назад запрос в горсуд отправил, хочу дело в архив списать. Без приговора, сам знаешь, нельзя. Теперь слушай. «Именем тыры-пыры, суд приговорил гражданина Скворцова Андрея Николаевича к высшей мере наказания, расстрелу с конфискацией имущества, и лишению прав управления транспортными средствами сроком на пять лет…» Ну как?

— Да ничего такого. Бандит, небось? Вот и будет на том свете на велосипеде вместо «Мерседеса» кататься. Целых пять лет. Очень справедливый, я считаю, приговор.

— Хорошо, слушай дальше. Про его подельщика. «Учитывая, что гражданин Сарафанов И. П. положительно характеризуется по месту жительства и работы, оказывал активную помощь следствию, чистосердечно раскаялся в содеянном, имеет на иждивении одного ребенка, суд считает, что его исправление невозможно без изоляции от общества. Тырыпыры, а поэтому назначает ему наказание в виде пяти лет лишения свободы с отбыванием в колонии усиленного режима». Это как прокомментировать?

— Очень просто. У вас, товарищ, свои понятия, а у нас свои. Может, по вашим понятиям за чистосердечное раскаяние и следует дать условный приговор, но по нашим — извиниподвинься. Марш на зону. А то до абсурда докатиться можно — завалит пятерых, чистосердечно раскается и гуляет себе дальше.

Паша отложил приговор и принялся изучать другие документы. Одним из них была «малява», найденная в передачке одному приятелю, сидящему в «Крестах», и направленная в их отдел для оперативного использования. «Маляву», скорее всего, написала женщина, потому что кроме бесконечно повторяющегося «люблю» в ней никакой оперативной информации не содержалось.

Прочитав ее, Паша глубоко вздохнул, еще раз убедившись, что жизнь за порогами тюрьмы не кончается, и, как бы ни был тяжел грех, совершенный сидящими, есть люди, которые ему верят и любят. «Маляву» тюремные опера вполне могли отправить адресату. Паша убрал бумагу в стол, не став выбрасывать ее, как обычно поступал с никчемными документами.

Однако следующее письмо отправилось прямо в корзину. Оно было перехвачено на пути в зону. Отправляли его вполне легально, но что-то оперчасти не понравилось в нем, и его решили передать в районный отдел. На конверте стояла серьезная резолюция одного из замов РУВД: «Тов. Гончаров, прошу проверить на причастность к убийству».

«Здорово, Серега. Пишет тебе твой кореш Валерик. Как живешь, братан? Сколько тебе осталось, братишка?» Дальше шли описание погоды, жалобы на отсутствие денег и счастья.

Но, видимо, в следующей части бдительные опера откопали какой-то подтекст:

«А на днях нажрался спирта. Вумат. Прямо из ведра лакал. Потом полез кататься на жопе с крыши. Зараза, упал прямо на ведро с граблями, все еб…ще себе разворотил, до сих пор не заживает. Вот так, братишка, и живем

— гуляем, пьем и девок жмем».

Паша оттопырил нижнюю губу. Так-с, кого из троих следует проверить на причастность — братишку Серегу, слаломиста Валерика или его задницу? И главное, на какое убийство?

Поэтому письмо, несмотря на всевозможные штампики и резолюции, летит в ведро.

Без граблей. Чудеса…

Звонит телефон. Паша снимает трубку и слушает. Через некоторое время кладет ее на место и негромко говорит Таничеву два слова:

— Поехали. Седьмая.

На этот раз убойщики приехали далеко не первыми, не повезло с машиной. Когда они подошли к дому, характерная для таких случаев толпа зевак уже облепила место происшествия. Издалека Паша заметил крутящегося в народе Музыканта и направился для начала к нему. Серега тоже заметил Гончарова.

— Привет, Серега.

Музыкант кивнул, повернувшись, бросил стоявшей с ним женщине: «Подождите»

— и подошел к Паше.

— Принимайте халтуру. Дождались. — Опять он? — Похоже, бляха. — Жива?

— Насмерть. Стали б вас вызывать. Подключайтесь.

Паша зло плюнул на асфальт. Седьмая женщина — и первая, которая умерла.

Предыдущие шесть, слава Богу, выжили.

Нападения начались неделю назад. В первый день пострадало сразу четверо.

Молодой человек вполне благопристойной наружности, с небольшой собачкойболонкой, заходил следом за какой-нибудь девушкой в подъезд, вместе с ней садился в лифт, после чего спрашивал этаж и, когда слышал ответ, выхватывал нож и наносил удары жертве в верхнюю часть тела — в шею, грудь, руки. Затем убегал, не беря у потерпевшей никаких вещей.

Все жертвы были молодыми, симпатичными Девушками из одного микрорайона, никогда не знавшими о существовании друг друга. Из чего напрашивался вывод, что товарищ страдает острой мозговой недостаточностью в крайне серьезной форме.

Один день он взял для перекура, после чего повторил вояж, немного переместившись в географическом отношении. Все остальное осталось без изменений — подъезд, лифт, собачка, нож.

Открытие второй части охотничьего сезона ознаменовалось нападением на двух девушек сразу. Обе, остались живы. «Скорая» во всех случаях поспевала вовремя, потому что происшествие быстро обнаруживалось. Но обычно при таких ранениях смерть от потери крови неизбежна.

Срочно создали оперативную группу, согнали человек сто ментов со всего города, составили фоторобота собачника и, снабдив приметами, разослали всех перекрывать возможные места появления маньяка. То, что это маньяк, сомнений ни у кого уже не вызывало. У последних двух жертв тоже похищено ничего не было.