И Бергвид вдруг отшатнулся, выпустил ее и почти отбросил от себя. В глазах его вспыхнул страх, но это был страх безумия. И он прошептал одно слово — имя той, чье отражение он увидел в глазах Ингиторы:

— Дагейда!

К вечеру следующего дня отряд подъехал к Усадьбе Конунгов. Ингитора вспомнила описание этого места, которое слышала в Эльвенэсе от старых хирдманов Хеймира конунга, — пригорок над озером, таким широким, что дальних его берегов не было видно. Оно называлось Озером Фрейра, и каждый год в День Высокого Солнца вон с того берегового выступа сбрасывали в жертву Светлому Вану лучшего коня. Только хирдманы рассказывали, что усадьба Стюрмира конунга была сожжена и разрушена до основания, а Ингитора видела крепкую бревенчатую стену, а над ней дерновые крыши нескольких длинных домов. Над пригорком тянулись серые полоски дыма — здесь жило немало людей.

Конунга здесь ждали, столы в большом доме уже были накрыты. Ингитору провели к женскому столу. На нее с жадным любопытством устремилось несколько десятков глаз, и она вспомнила слова Дагейды о множестве женщин, которые живут в усадьбе Бергвида. Но теперь Ингитора уже меньше боялась, что морской конунг и ее собирается принять в число своих жен. После ночного появления Дагейды он стал посматривать на Ингитору со смутной неприязнью. Он по-прежнему требовал от нее стихов о том, что занимало его душу и мысли, но только стихов. И Ингиторе очень нравилось то, что он видит в ней скальда, и только скальда.

Самое почетное место за женским столом занимала молодая женщина, миловидная, с рыжеватыми бровями и ресницами и розовым тонким румянцем на щеках. Мельком оглядев ее, Ингитора подумала, что в жилах этой женщины есть уладская кровь. Несколько веснушек на тонком аккуратном носу подтверждали это. Одета уладка была в тяжелый плотный шелк с золотой вышивкой, в которой Ингитора без труда признала работу женщин Эльвенэса. Но это ее ничуть не удивило. На шее хозяйки стола она заметила золотое ожерелье из тех, что она везла для выкупа за Эгвальда. Видно, и все остальное добро в этой усадьбе шло из того же источника — грабежа. Но теперь Ингитора хотя бы знала, которая здесь хозяйка.

— Бергвид сказал мне, что ты скальд, — сразу обратилась к ней уладка. По выговору ее можно было отнести к племени тиммеров. — Это правда? Я никогда не видела женщин-скальдов.

— Я тоже раньше не видела, — ответила Ингитора. Хозяйка держалась просто и дружелюбно, и Ингитора почувствовала себя свободно. — Как видно, я первая. Но это правда.

— Но он не сказал мне, как тебя зовут, — продолжала хозяйка.

— Меня зовут Ингитора дочь Скельвира.

— Откуда ты?

— Из Эльвенэса.

— А Эльвенэс — это где? — с детским простодушием спросила хозяйка.

Ингитора посмотрела на нее с недоумением. По возрасту хозяйка была на несколько лет старше ее — как же она может не знать таких простых вещей?

Та заметила ее удивление и смущенно улыбнулась.

— Тебе странно, что я так мало знаю? Но я… Я живу здесь уже восемь лет и почти ничего не знаю о том, что делается в других племенах. А раньше… Раньше я знала только свой коровник и жернова.

Ингитора двинула бровями, с трудом сдержав возглас.

— Да, я была рабыней, — с мягким смущением подтвердила хозяйка. — Забавно, правда? Я родилась рабыней, моя мать была пленная уладка, а отцом — кто-то из хирдманов Хререка Крутолобого, я даже не знаю кто. Наша усадьба называлась Березовый Пригорок. От нее было три дня пути до Леннлунда — там живет конунг тиммеров Ормульв.

— Эйвинд сын Ормульва, — поправила Ингитора. — У тиммеров уж три года как сменился конунг. Ормульв умер, простудившись.

— Вот как? — Хозяйка удивилась. — Бергвид мне ничего не говорил. Правда, я не спрашивала. Я никогда не видела конунга Ормульва. И вообще никаких конунгов, кроме Бергвида.

— А как же ты попала сюда?

— Хререк выдал свою дочь замуж за Асмунда из усадьбы Дубовая Гора. А меня дал ей в приданое. А в море его корабль захватил Бергвид. Всех мужчин он убил, а женщин взял себе. Мою хозяйку Бергвид подарил кому-то из своих людей, я больше ничего о ней не знаю. А я понравилась ему самому. Странно, правда?

Хозяйка мягко улыбнулась, склонила голову к плечу — она и правда, как подумала Ингитора, искренне удивлялась, что понравилась Бергвиду, когда рядом была ее флинна, дочь хельда. Должно быть, раньше она была бледна, худа и считалась очень некрасивой. Но Бергвид был не в своем уме, и понять его предпочтения Ингитора даже не пыталась.

— Меня зовут Одда, — внезапно добавила хозяйка. — Теперь он зовет меня своей женой, ну, с тех пор как…

Она запнулась и посмотрела на свой живот. Ингитора уже заметила, что Одда ждала ребенка и до срока оставалось месяца три.

— Понимаешь, ни у кого из них нет детей, — шепнула Одда, бегло оглянувшись на других женщин заэтим столом. — И ни у одной никогда не было. Бергвид даже думал, что у него не может быть детей. А потом оказалось, что может. Тогда он посадил меня на самое высокое место и велел всем называть меня кюной. Он даже обещал, что, когда ребенок родится, он отведет меня в святилище и на кольце поклянется… Ну, чтобы я была ему как настоящая жена.

Ингитора смотрела на нынешнюю кюну квиттов со смешанным чувством изумления и жалости. Рабыня, не знавшая отца, названа кюной потому, что носит ребенка конунга, но за все эти годы так и не отвыкла от чувства униженности, не научилась даже говорить как следует. О бедный, бедный Квиттинг!

— Так может быть, как ты думаешь? — Кюна Одда вопросительно заглядывала в глаза Ингиторе своими светло-карими, золотистыми глазами, и взгляд ее вдруг напомнил Ингиторе добрую, ласковую желтую собачонку, жившую у них в Льюнгвэлире. — Я вижу, ты знатного рода, ты все знаешь, не то что я. Как по-твоему — это может быть?

— Может! — уверенно ответила Ингитора. Сейчас она и правда ощутила себя умной и знающей. Когда ей было пять лет, она и то могла на память перечислить все двенадцать племен Морского Пути, их конунгов и усадьбы конунгов. — Для каждого конунга очень важно иметь наследника. Если ты станешь матерью его ребенка, Бергвид обязательно возьмет тебя в жены. Тогда он поклянется на кольце, что будет заботиться о тебе всю жизнь, а может быть, даже отошлет от себя других женщин.

— Да нет, зачем? — Кюна Одда повела плечом. — Пусть они тоже.

Как видно, она не знала, что такое ревность. Мать-уладка правильно учила жить свою дочь. Только она готовила ее к жизни рабыни, а не кюны.

— А ты, значит, скальд? — тем временем начала расспрашивать Одда. — Ты складываешь стихи и песни? Расскажи мне что-нибудь! У нас здесь не бывает скальдов, я слышала стихи только дома, в Березовом Пригорке. У нас там был один старик, Глумкель Селедка… Смешное прозвище, правда? Так вот он как выпьет, так начинал рассказывать и про богов, как Фрейр сватался к Герд, и про то, как Сигурд Убийца Дракона встретил валькирию. Только я мало что помню. Он все время путался. Я так и не поняла, кто же все-таки женился на той валькирии?

Кюна Одда простодушно болтала, вспоминала родную усадьбу, рассказывала о здешних новостях. Ингитора слушала ее и с ужасом думала: неужели ей тоже придется жить здесь, над Озером Фрейра, никуда не выходя и не зная, что делается на свете? Бывшая рабыня, избавленная от тяжелой работы, живущая в довольстве и даже в почете, считала себя здесь совершенно счастливой. Но Ингиторе такого счастья было мало. Стихи для Бергвида давались ей с трудом. Если она поживет здесь еще немного, то не сможет связать и двух слов. Что же с ней будет?

Украдкой она посматривала в середину гридницы, где сидел на почетном сиденье конунга сам Бергвид Черная Шкура. Он много пил и почти ни с кем не разговаривал. А оринги кричали, пели, боролись на свободном месте между столами, и шум стоял такой, что Ингитора и Одда едва могли слышать друг друга. Ингиторе хотелось схватиться за голову от безнадежного отчаяния. Она была поймана в плен и заключена