лицом, но и чтобы он мог видеть ее ноги, которые она положила одна на другую. — Мне говорили, что вы очень толковый адвокат.

— Моя репутация, — ответил Мейсон, — во многом зависит от того, кто говорит: истец или ответчик.

Ее смех звучал приятно.

— Ну, не будьте таким! — сказала она. — Вы прекрасно знаете себе цену. Почему бы не признать это? Беда мне с адвокатами — вечно они опасаются, что кто-то заманит их в ловушку.

Мейсон не улыбнулся.

— Будь по-вашему, — ответил он. — Признаю, что я хороший. Ну и что дальше?

В ее глазах промелькнула легкая тень беспокойства, когда она оценивающе взглянула на него. Но улыбка осталась — пухлые красные губы слегка раздвинулись, открывая ровные белые зубы.

— Итак, вы защищаете дорогого старину Пита, — сказала она. Мейсон ничего не ответил.

— Вы сможете его вытащить?

Он только кивнул в ответ. Она открыла сумочку, достала сигаретницу, открыла ее и протянула Мейсону.

— Нет, благодарю, — отказался он. — У меня свои.

Он достал одну из своего портсигара. Она слегка склонила голову набок, в глазах светилось ожидание. Мейсон перегнулся к ней и поднес спичку к ее сигарете. Их глаза встретились.

Она сделала большую затяжку, выпустила две струйки дыма через чувственные ноздри и сказала:

— Я пришла узнать, могу ли я чем-нибудь помочь?

Мейсон поднял брови.

— Помочь отмазать бедного Пита, — уточнила она.

— Смотря что вы имеете в виду.

— Я могла бы подтвердить, что знала о том, что вот уже некоторое время он страдает от прогрессирующего душевного расстройства, от которого становится раздражительным, особенно по ночам. Очень часто он испытывал мучительные галлюцинации. Я думала сначала, что он пытался убить меня, но теперь, мысленно возвращаясь к этому и вызывая в памяти некоторые детали, которые тогда казались несущественными, пришла к выводу, что бедный Питер просто очень психически больной человек. У него было сильное нервное потрясение в Чикаго, от которого он так и не оправился.

— А еще что?

Она взглянула на Мейсона, слегка нахмурившись. Улыбки на ее губах уже не было.

— А что вы еще хотите? — спросила она.

— Все, что вы считаете нужным сообщить мне.

— Не думаю, что мне следует сообщать что-либо еще, пока не выясню, чего мне ожидать от вас.

— Например?

— Например, собираетесь ли вы сотрудничать со мной. Мейсон медленно ответил:

— Пока не вижу, каким образом можно поставить вопрос о сотрудничестве, миссис Кент. Если у вас есть что мне сообщить, я охотно это выслушаю.

— Я могла бы подтвердить множество вещей. Возможно, если бы вы мне намекнули, что вам необходимо для построения защиты, я могла бы выбрать то, что оказалось бы существенным для вас. Видите ли, в повседневных контактах в семейной жизни происходит многое, которое хотя и забывается, но не до такой степени, чтобы при определенных обстоятельствах нельзя было бы освежить в памяти. Следовательно, если вы скажете мне, чего бы вы хотели, я вполне могла бы вспомнить. Вам не следует опасаться за меня во время перекрестного допроса. Я смогу за себя постоять.

— Вы имеете в виду, что сможете повлиять на присяжных?

— Ну, если вы ставите вопрос так, то да.

— Очень хорошо! — ответил Мейсон. — Оставьте свой адрес, и я войду в контакт с вами, если что- нибудь надумаю.

— А сейчас вы ничего надумать не можете?

— Сейчас — нет.

— Я хотела бы знать, насколько вы… ну, скажем так, восприимчивы, что ли?

— Весьма благодарен за то, что пришли, но не думаете ли вы, что было бы лучше для вас захватить своего адвоката, если вы собирались вести разговоры на подобную тему?

Она подалась к нему и ответила:

— Хочу быть откровенной с вами, мистер Мейсон. Я рада, что вы заговорили об этом.

— Почему?

— Потому что, — был ее ответ, — я еще не подписала контракт со своим адвокатом. Пока от этого воздерживаюсь.

— Что вы имеете в виду?

— Он претендует на половину того, что я получу в случае, если выиграю процесс. Я же не хочу платить ему, пока меня не вынудят к этому. Разве вы не видите? Мой муж сейчас не в том положении, чтобы успешно со мной бороться.

— А почему бы и нет?

— Потому что он нуждается в моих показаниях. Если я смогу снять с него обвинение в убийстве, доказав его невменяемость, то дело о разводе теряет всякий смысл. В этом случае, раз я остаюсь его женой, меня назначат опекуном над его имуществом.

— Все это мне ясно, — ответил Мейсон, — но я не намерен обсуждать подобное в отсутствие вашего адвоката.

— Но почему?

— Профессиональная этика!

— Не вижу, почему вы не можете обсудить мои показания.

— Ваши показания я могу обсудить, но не могу обсуждать ничего, что связано с делом о разводе.

— Сдается мне, мистер Мейсон, что вы очень, очень осторожны… и излишне щепетильны.

— Каков есть.

На ее лице не отразилось никаких признаков раздражения, но она буквально превратила сигарету в бесформенную массу, когда тушила ее в пепельнице.

— Слишком, слишком этичны, хотя, черт подери, это вам вовсе не свойственно, — вырвалось у нее, и, встав со стула, она сразу направилась к выходу, даже не удостоив Мейсона прощальным взглядом.

День клонился к вечеру. В большом здании, где располагался офис, раздавались звуки лихорадочной активности, вызванной концом рабочего дня. Стенографистки, озабоченные тем, чтобы поскорее попасть домой после изнурительной работы, гулко стучали каблучками по выложенному плитками полу коридора. Эти звуки, повторяющиеся день за днем, стали привычкой. Сначала они возникали на расстоянии, затем усиливались по мере приближения к двери Мейсона и наконец обрывались перед застекленной дверью, ведущей на лестницу. Хлопали двери лифта, коридор на мгновение освобождался от скопившихся в нем людей, но только затем, чтобы вновь наполниться звуками шагов.

В момент, когда стрелки часов приблизились к пяти, шум достиг апогея. К половине шестого в здании воцарилась тишина. Источник доносящихся теперь до ушей адвоката звуков перемещался на улицу, где раздавались автомобильные гудки и слышался гул дорожного движения. Перри Мейсон мерил шагами офис, заложив пальцы за отвороты жилета, наклонив в раздумье голову. Судя по всему, звуки улицы его не отвлекали. Дверь офиса бесшумно открылась; Делла Стрит на цыпочках прошла к своему столу и уселась в ожидании. Мейсон едва взглянул на нее.