Появилась проводница, молодая стройная девушка в униформе:

— Чай? Кофе?

— Не сейчас. У вас выпить найдется?

— Ресторан в соседнем вагоне, — напомнила проводница.

— Вы составите мне компанию?

Глеб согласился.

— Документы прихватите, — напомнил Сиверов, — не ровен час умыкнут.

— Я их всегда ношу при себе.

Макс Фурье прихватил камеру. Он пропускал Сиверова перед собой во все двери, зная, что если обрушится удар, то он придется на голову идущему первым. Наконец они дошли. Половину вагона занимал ресторан, половину — бар. У Макса Фурье зажглись глаза, когда он увидел спиртное.

— Что будете пить? — спросил журналист, устраиваясь у стойки.

— Вы человек проницательный, попробуйте угадать мой любимый напиток.

Фурье смотрел то на полки, то на Глеба:

— Обычно вы пьете водку, но это не ваш любимый напиток, она лишь дань русской традиции.

— Пока угадываете.

— Виски пьют в основном снобы, а вы не из их числа.

— Иногда люблю выпить хорошее виски. Но, если человек любит черную икру, это не значит, что он ест ее с утра до вечера столовой ложкой.

— Я сейчас закажу, — обрадовался француз. Понемногу к нему возвращалось хорошее расположение духа, его никто, не преследовал, никто не приставал. — Два по сто армянского коньяка.

— Попали в десятку, — улыбнулся Глеб. — Я люблю коньяк, но не французский, а армянский, грузинский и азербайджанский.

Бармен подал два бокала.

— Лимон будете? — спросил он.

— По-моему, это тоже русская традиция, — задумался француз.

— Я даже знаю ее происхождение.

Глеб грел коньяк в ладони, пропустив ножку рюмки между пальцев.

— Интересно… Абсолютно не русские вещи — и коньяк, и лимон.

— Как назывались заводы, производившие коньяк до революции?

Француз пожал плечами.

— Заводы Шустова. Именно он, первый в Российской империи, решил производить коньяк, сделал это в Армении, где больше солнца. Ну и конечно же, чтобы сделать рекламу, угостил царя своей продукцией. Подарил ему бочонок. Император был человеком тактичным, коньяк ему страшно не понравился, и, чтобы перебить вкус, он попросил лимон — закусить. Шустов понял, в чем дело. Но мужик он был хитрый и раструбил о том, что его коньяк нужно непременно закусывать лимоном, как сделал это сам император.

— А я-то думал! — рассмеялся француз. — Лимон перебивает всякий вкус и всякий запах, даже рыбный, — он приподнял бокал, подмигнул Глебу и сделал маленький глоток. — Чем дольше сохраняется во рту вкус, тем лучше коньяк.

Глеб хлопнул себя по карману:

— Сигареты забыл в купе, сейчас принесу.

— Воспользуйтесь моими, — Макс открыл пачку.

— Ваши для меня слишком слабые, я привык к крепким.

Глеб вернулся в купе и тут же открыл сумку Макса. Все отснятые кассеты Фурье прихватил с собой в бар. В сумке же лежали чистые, еще не распечатанные. Глеб сам видел, как на «Славянском базаре» Макс подписывал отснятые кассеты. В вещах ничего подозрительного не нашел, ни пистолета, ни компрометирующих документов. Картина, упакованная в глянцевый плакат с суперкроссвордом и перевязанная мохнатой пеньковой веревкой, стояла на полке.

Глеб развязал узел, снял обертку. Теперь он мог внимательнее рассмотреть картину. Женщина на полотне улыбалась, ей улыбнулся и Глеб. Он ловко отогнул гвозди и вынул полотно из рамы. По краям оно оказалось записано темперной краской.

«Странно. Раньше полотно было записано, и недавно темперу смыли.»

Даже по жалким остаткам живописи было видно: сделана она была в стиле соцреализма. Наверху просматривался кусок кумачового лозунга и самые верхушки написанных охрой букв, по которым нетрудно было восстановить и всю надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Поскольку Сиверова интересовала не живопись, а то, использовал ли Фурье картину в качестве тайника, он вновь завернул полотно в плакат и перевязал поверху бечевкой. С сигаретной пачкой в руке Глеб вернулся в бар.

Макс делал вид, что тянет всю ту же самую рюмку коньяка. Рюмка, конечно, осталась прежней, но коньяк был налит повторно. Алкоголь хорошо снимает стресс, а Максу не хотелось показывать свою слабость. Свою работу Сиверов выполнил и поэтому тоже мог позволить себе выпить.

Выпить, в понимании Глеба, означало граммов двести-двести пятьдесят, так, чтобы алкоголь пошел в радость. Он, конечно, мог выпить и больше, но в крайних случаях, когда требовалось подпоить собеседника. В ответственных ситуациях Сиверов практически не пьянел.

Француз захмелел быстро, как бывает со всяким, кто получит временную передышку, а потом дорывается до спиртного. Когда Глеб завел его в купе, Макс сразу же рухнул на полку, пробормотал пару фраз по-французски и заснул.

«Я мог бы посмотреть его вещи и теперь, зря старался — улыбнулся Глеб, — лучше всего сейчас отдохнуть, я заслужил отдых.»

Серей Петрович Максимов, или попросту Серж, своей жизнью был доволен вполне. Четыре года он уже официально работал оператором французской государственной телекомпании ТМ-6 в России. Гонораров и зарплаты ему вполне хватало на женщин, выпивку, путешествия и на то, чтобы ко всему этому снимать неплохую трехкомнатную квартиру в районе Садового кольца, в пятиэтажном кирпичном доме.

Сергей ждал гостя, своего старого знакомого французского журналиста Макса Фурье, который обещал быть во второй половине дня. Тот позвонил ему ночью со «Славянского базара» из Витебска, нес какую-то околесину, просил никому не говорить о его приезде. Сергей мало что понял, кроме того, что Фурье приедет.

С утра Сергей съездил на рынок, затем в супермаркет. Вернулся домой с двумя огромными сумками еды и сразу же принялся распихивать все по холодильнику: мясо, фрукты, овощи, бутылки с алкоголем. Максу Фурье он был обязан многим, а самое главное, работой. Это не без его помощи он устроился на довольно-таки хорошо оплачиваемую работу в московское представительство французского телеканала.

Когда он закончил с продуктами, то тут же принялся за уборку. Квартира в последнее время была сильно захламлена: журналы, книги, фотографии, почтовые конверты, банки из-под пива, пустые бутылки — в общем, самый что ни на есть настоящий гадюшник. Сергей работал быстро. Он был в шортах, в майке, босиком, в целлофановые пакеты запихивал мусор, журналы без системы складывал на стеллажи. На всю квартиру гремела музыка, Сергей дымил сигаретой, иногда пепел падал на паркет, но Серж не обращал на это никакого внимания. Он знал, что после того, как все будет запихано в пакеты, которых в прихожей становилось все больше и больше, он пройдется по полу пылесосом, затем протрет паркет влажной тряпкой, сядет в машину, съездит в прачечную, заберет чистое белье, и будет в его квартире полный порядок.

Но всякая работа требует определенных усилий. Когда весь хлам был рассован по пакетам, а пакеты