— Он не здешний, — заговорил поспешно Мазепа, когда дверь за жидом захлопнулась, — значит, надо торопиться… команда наша здесь: в шинке не больше двух работников, кругом пустыня… жид, он, работники — четыре, нас десять…

— Ну и что? — перебил Мазепу Гордиенко, останавливая на нем изумленный взгляд.

— Как что? — продолжал возбужденно Мазепа. — Схватим его, а в случае чего прикончим и работников, и шинкаря.

— Те, те, те! — Гордиенко насмешливо закивал головой. — Эй, пане генеральный, как чужое дело, так ты умеешь ловко размотать по ниточке весь клубочек, а как свое, так готов сразу же всю нитку оборвать! Нет, ты послушай лучше меня. Схватить шляхтича, пустить в ход огонек и «червоные чоботки» — не составляет большого труда; да только, кто поручится, что под пыткой он станет говорить правду, а не дай Бог сдохнет — тогда и все пропало… Как он тут не чванится, но видно, что он только слуга или Тамары, или другого какого злодея, совершившего наезд на хутор; до них-то и нужно нам добраться, а отрубим зверю хвост, не поймаем головы…

— Так что же ты думаешь? — произнес нетерпеливо Мазепа.

— А вот что: прежде всего мы должны прикинуться такими же шляхтичами, как он, выпить с ним пляшку, другую, завязать знакомство, да расспросить кое о чем, а потом и проследить, куда он поедет.

— Твоя правда, — ответил уже совершенно твердым голосом Мазепа.

— Только беседу с ним веди ты, — прибавил Гордиенко, — я по–польски боюсь споткнуться, а ты ведь у нас на всех языках.

— Горазд!

Приятели замолчали. Оба они были сильно взволнованы таким неожиданным открытием заклятого врага, и именно в то время, когда, казалось, утеряна была последняя надежда на отыскание его.

Затаив дух, они с нетерпением поджидали появления незнакомца. Однако прошло немало времени, а жид и незнакомец не возвращались в корчму.

— Что за чертовщина! — воскликнул наконец Гордиенко. — Не случилось ли там с ними чего? Пойду проведаю.

— Тише! — перебил его Мазепа. — Садись на место… кажись, идут…

Действительно, вдали послышались шаги.

Гордиенко поспешил занять свое место и принял самую беспечную позу.

Мазепа устремил внимательно взор на дверь. Шаги раздались еще ближе, чья-то рука дернула дверь, она распахнулась, и в комнату вошел снова жид шинкарь, но теперь на лице его отражались гнев, разочарование, досада…

Незнакомца с ним не было.

— Жиде, — произнес Мазепа, приподымаясь, — а где же пан?

— А какой он там пан!.. Холоп, хам, шарлатан! — воскликнул с досадой шинкарь. — Выпил целую пляшку оковитой, накормил коня и кинул мне за все один злотый! Добрый гешефт с такими панами! Хороший гешефт… ой… ой!

— Да где же он теперь, этот шляхтич? — перебил его Мазепа таким тоном, что жид сразу весь съежился и обратил на Мазепу испуганные глаза.

— Уехал, ясновельможное панство!

— Уехал?! — вскрикнули разом Гордиенко и Мазепа. — И ты не сказал нам раньше об этом!

— Ой, вей! — воскликнул испуганно жид. — Разве я знал, что он нужен вельможному панству… да у него карманы так же пусты, как и его глупая голова.

— Молчи, собака! Говори, куда поехал шляхтич! — прикрикнул на него грозно Мазепа.

— Не знаю, не знаю, ясновельможное панство! — пролепетал испуганный жид. — Так выехал из ворот и поскакал прямо, а куда — не знаю!

— В погоню! — скомандовал Мазепа, бросаясь к двери.

— На Бога, ясновельможное панство! — завопил испуганный жид. — Разве теперь можно ехать?.. На дворе гуляет видимая смерть, — крикнул было он, но приятели уже не слышали его.

В одно мгновение они были на дворе. Поспешно, боясь потерять хоть одно мгновение, отдал Мазепа своему отряду приказание садиться на коней и следовать за ним на некотором расстоянии, поджидая свистка; заслышав же этот свисток, отряд должен был лететь к нему во всю прыть.

Кудлая Мазепа приказал одному из казаков привязать на веревку и держать около коня, из опасенья, чтобы он своим лаем не вспугнул незнакомца.

Не прошло и пяти минут, как лошади были оседланы, и маленький отряд двинулся к воротам.

Когда высокие дубовые ворота со скрипом распахнулись и всадники выехали в открытое поле — они увидали, что жид был прав, предостерегая их от поездки, и что в снежном поле действительно гуляла «видимая смерть».

За высокой дубовой оградой, окружавшей корчму, снег хотя и сыпал густыми хлопьями, но не было ветра; здесь же, на этом необозримом снежном просторе, свирепела в полном разгаре ужасная метель. Ветер рвал все на своем пути с такой силой, что всадники должны были ухватиться за свои шапки руками, чтобы удержать их на головах.

Кругом было все бело: небо, земля, горизонт — все сливалось в одной густой вьющейся снежной пелене.

Снег, гонимый диким свирепым ветром, сыпал сверху густыми мохнатыми хлопьями, и вдруг этот ветер опрокидывался на землю, подхватывал целые тучи снега и, взметая его страшными облаками к низкому небу, снова несся дальше, кружась по безбрежной равнине диким смерчем, вздымая на своем пути все новые столбы снега, опрокидывал их на землю и снова свивал и развивал волнующуюся снежную пелену. Взметенные снежные вихри носились над землей, словно стада испуганных птиц. Все исчезало в этом страшном волнующемся снежном море: небо, земля, горизонт, всякий след, всякая дорога. Казалось, какой- то страшный белый призрак носился с диким воем над землею между низким серым небом и снежной равниной и, разметавши свои белые косы, то яростно припадал к земле, то снова подымался к облакам, стараясь вырваться из этого тесного, давившего его пространства на необъятный простор.

С минуту стояли путники, подавленные ужасом и величием этой картины, но это было одно только мгновение.

Тотчас же Мазепа и Гордиенко бросились отыскивать дорогу. Однако это было не так-то легко сделать, — все было засыпано одним ровным и пушистым снежным ковром: на расстоянии десяти шагов все уже исчезало из виду, затянутое густою, непроглядною, волнующеюся снежною пеленой. Один только силуэт корчмы темнел среди этого разгулявшегося снежного моря.

— Черт побери, да этак негодяю удастся скрыться от нас, — проворчал себе под нос Гордиенко, — в такую погоду стоит только отъехать на десять шагов, чтобы совершенно скрыться из глаз. Ишь, разгулялась скаженая заверюха, следов хоть не ищи!

— Постой! Собаку пустим! — вскрикнул Мазепа.

— А что ж, твоя правда, — обрадовался Гордиенко. — Хе, важное будет полюванье, с хортами, с доезжачими!

Мазепа приказал спустить Кудлая.

Собака, все время рвавшаяся из рук державшего ее казака, казалось, только и ждала этого момента: с диким лаем и воем бросилась она в сторону и начала беспокойно кружиться вокруг корчмы. Как гончая, потерявшая след зверя, бросался Кудлай с жалобным воем во все стороны, то взрывая носом снег и разгребая его лапами, то подымая голову и словно прислушиваясь к каким-то отдаленным звукам.

С напряженным вниманием следил Мазепа за Кудлаєм, как вдруг собака припала к земле раз, другой, сделала несколько шагов вперед, снова ткнулась носом в снег и с громким лаем, как стрела, полетела вперед.