магнатов с дружиной, отправившихся в эту сторону; но жид решительно их не видел, про них не слыхал и, несмотря на соблазнительные дукаты, ничего не мог сообщить вельможному пану.

Повечеряли всласть казаки, выпили всю горилку, какая оказалась у жида, угостили даже двух явившихся поселян и улеглись спать где попало. Мазепа не мог сомкнуть глаз, а, накормивши собаку, прислонился головой к столу и тяжело задумался…

В корчме стоял храп; жид тихо в углу подсчитывал свои барыши… Но вот отворилась, скрипнувши, дверь, а на пороге ее появилась новая, занесенная снегом фигура.

Мазепа не обратил было и внимания на нового посетителя, но вдруг почувствовал, что собака, спавшая у его ног, вздрогнула и вся затряслась; он взглянул под стол: Кудлай, наежив шерсть и устремив налитые кровью глаза на вошедшего, глухо и злобно рычал…,

Мазепа изумленно оглянулся.

Собака, всегда боявшаяся людей, при виде всякого постороннего лица забивавшаяся к нему испуганно под ноги, вдруг преобразилась: приподнявшись на передние лапы, она злобно рычала, не спуская горящих глаз с вошедшего в шинок незнакомца. С ощетинившейся шерстью, оскаленными зубами и горящими глазами — она напоминала теперь скорее разъяренного волка, готового броситься на свою жертву, чем мирного старого пса. И действительно, — казалось, если бы не присутствие Мазепы, она в одно мгновение бросилась бы на незнакомца и впилась бы ему в горло зубами.

Не понимая, что случилось с Кудлаєм, Мазепа прикрикнул на него и, толкнувши ногой, хотел было заставить улечься спокойно на месте, но это движение привело собаку в еще большую ярость, рычание ее раздалось еще грознее. Мазепа и Гордиенко многозначительно переглянулись, — решительно собака знала шляхтича.

Между тем глухое, злобное рычание пса обратило на себя внимание незнакомца.

— Что это за дьявольская мода в этой дикой стороне ездить с такими волкодавами, что доброму шляхтичу и пройти нельзя! — проворчал он сердито по–польски, оглядываясь недружелюбно на Мазепу и Гордиенко.

Мазепа взглянул внимательно на незнакомца, но наружность его ничуть не объяснила ему странного поведения собаки. Незнакомец принадлежал, очевидно, к мелкой польской шляхте; его заурядное лицо с торчащими подстриженными усами и выражением глупости и кичливости, столь свойственной этого сорта людям, было совершенно незнакомо Мазепе, а между тем собака, по–видимому, знала незнакомца. Это обстоятельство еще больше заинтересовало Мазепу; желая поближе познакомиться с ним, он приподнялся и ответил с вежливым поклоном по–польски:

— Не тревожься, ясный пане, собака зла, но послушна, как ягненок!

— Гм! послушна, как ягненок! Какой дьявол поручится за их послушание? — произнес уже более смягченным тоном незнакомец, очевидно, польщенный эпитетом, употребленным Мазепой. — Иначе, — прибавил он наставительно, — таких псов держат, вацпане, только на привязи, а не возят с собой по большим дорогам.

— Для дороги только и взял, — пояснил тем же смиренно вежливым тоном Мазепа, — боялись сбиться, погода…

— Да погода, черт побери, самая пекельная: сам вот кружусь! — ответил шляхтич и, обратившись к жиду, крикнул резко и надменно:

— Жиде! что ж ты стоишь, гаманове ухо? Рюмку запеканки благородному шляхтичу!

Жид бросился со всех ног исполнять требование сердитого пана.

Выпив рюмку водки, незнакомец поправил свой ус и произнес нарочито громко:

— А теперь, жиде, помоги мне оправить коня… отбился как-то в эту дьявольскую погоду от своих слуг, а сам, черт побери, не знаю, что с конем и делать.

— Служу ясному пану, — пролепетал жид и бросился к дверям, распахивая перед незнакомцем двери.

Лишь только Кудлай заметил намерение незнакомца выйти из комнаты, как с громким и свирепым лаем вскочил на ноги, собираясь броситься на него, так что Мазепе пришлось употребить значительное усилие, чтобы удержать рассвирепевшего пса.

— Ну, брат, здесь что-то неспроста! — произнес многозначительно Гордиенко, как только дверь за незнакомцем захлопнулась.

— Собака знает его! — отвечал взволнованным голосом Мазепа.

— И, по–видимому, не с доброй стороны, — прибавил значительно Гордиенко, с удивлением смотря на все еще рвавшегося к двери рассвирепевшего Кудлая.

— Но где? Когда? Откуда может он знать этого шляхтича?

Мазепа потер себе лоб рукой.

— С тех пор, как я его взял с хутора, он не отходит от меня и на два шага, а я вижу эту глупую рожу в первый раз.

Но Гордиенко не дослушал Мазепы.

— С хутора? — перебил он его. — А с какого же ты хутора достал собаку?

— Да с того самого хутора, с хутора Сыча. Разве я тебе никогда не говорил об этом? — изумился Мазепа и в коротких словах передал Гордиенко, как он, прискакавши на разоренный хутор Сыча, нашел в нем среди обглоданных волками скелетов единственное живое существо, а именно этого самого Кудлая, с перебитыми задними нога ми, израненного и почти умиравшего от голода, как они с Остапом подобрали его, отходили и как с тех пор Кудлай до такой степени привязался к нему, Мазепе, что не отходит от него никогда и на два шага. Но ужасное происшествие на хуторе, видимо, произвело на собаку потрясающее действие, она совершенно изменила свой характер, стала робка, пуглива, нелюдима, и вдруг — такая непонятная ненависть к этому неизвестному шляхтичу.

Гордиенко внимательно слушал Мазепу.

— Ну, брат! — вскрикнул он радостно, когда Мазепа окончил. — Собака с хутора Сыча, — теперь мне понятно все!

— Как, что? — произнес взволнованно Мазепа и невольно приподнялся с места.

— А вот что, — продолжал между тем, понизив голос, Гордиенко, — ты сам верно знаешь, что собаки всегда памятуют искалечивших их людей. И это главное, — запомни. С тех пор, как ты взял собаку к себе, ее никто не мог избить так, чтобы у нее это осталось в памяти и чтобы ты этого не знал, значит, это случилось с нею раньше и именно, когда она была на хуторе у Сыча. А кто же мог искалечить ее на хуторе?..

— Как? — вскрикнул Мазепа, хватая его за руку. — Ты думаешь?..

— Я уверен, что этот шляхтич один из негодяев, напавших на хутор, и, может быть, он самый и искалечил нашего Кудлая.

— Ты прав, — произнес Мазепа, но волнение, охватившее его, было так сильно, что он снова должен был опуститься на лаву; с минуту он помолчал, стараясь овладеть своим волнением, а затем произнес живо:

— Но если это так, то не будем же терять ни одной минуты!

В это время у дверей послышались шаги.

— Тс… — прошептал Гордиенко, прикладывая палец к губам, — не дай заметить, что мы подозреваем что-либо, да держи крепче пса.

С этими словами он занял свое место против Мазепы и наполнил вином давно уже осушенные кубки.

Двери отворились, и в комнату вошел жид, но без шляхтича; подойдя к прилавку, он взял с него поспешно бутылку и снова направился к двери, но его остановил Мазепа.

— Гей, жиде, постой! — обратился он к нему. — Не знаешь ли ты, кто этот шляхтич? Вправду ли он пан, или простой слуга?.. Погода, знаешь, скверная… можно было бы попить, погулять… в кости — хе–хе– хе! — попытать фортуну…

— Не знаю, ясновельможное панство… Вижу его в первый раз, он не здешний, хе! Я здешних панов всех, как свои пальцы, могу пересчитать, а этого вижу в первый раз. Сердитый пан, видно, мает гроши! И конь у него — у!! Пусть панство не тревожится: в кешенях у него, вижу, звенит не один червончик, можно будет поиграть! — и с этими словами жид многозначительно подмигнул глазом, кивнул головой и поспешно вышел из комнаты.