видно, что нам торопиться надо, — спохватился наконец Мазепа. — Поспешим же, брате!

— Поспешим, поспешим! — подхватил охотно незнакомец. — А я бы с тобою, знаешь, от зари до зари говорил… Но, что касается новых этих панских законов, так вот хоть убей, а не преклонится к ним запорожское сердце, да и баста!

Незнакомец уже почти не скрывал того, что он был казак, а не горожанин, да и Мазепе несколько раз хотелось уже объявить ему свое истинное имя и звание, но боязнь того, что это признание может умерить откровенность незнакомца, удерживала его от этого.

— Ничего! — усмехнулся он. — Столкуемся! Когда два путника хоть и с двух сторон к одному городу идут — все равно сойдутся когда-нибудь.

Всадники снова поскакали. К вечеру они уже въезжали в Богуслав, но так как было уже слишком поздно, то, несмотря на самое страстное нетерпение Мазепы, решено было отложить поиски до утра.

Путники остановились наугад в первой попавшейся корчме. Здесь они узнали, что следующий день был в Богуславе базарный, и это придало им еще больше надежды на отыскание жида. Подали вечерю. Незнакомец хотел было продолжать прерванный в дороге разговор, но Мазепа был уже не в состоянии поддерживать его. С каждым часом, приближавшим его к раскрытию роковой тайны, волнение его усиливалось все больше и больше.

Заметивши это тревожное состояние Мазепы, незнакомец принялся расспрашивать его снова о подробностях татарского нападения на хутор.

Мазепа охотно отвечал на его вопросы; этот разговор все-таки отвлекал хоть немного его мысли.

— Почему же кольцо очутилось у жида? — спросил незнакомец, когда Мазепа окончил свой рассказ.

— Да, вот именно, почему? — повторил с мучительной тревогой в голосе и Мазепа, шагавший в волнении по комнате.

— Ну, завтра уже все узнаешь, — постарался успокоить его незнакомец.

— А если нет? — Мазепа остановился и устремил на него острый, воспаленный взгляд.

— Ну, тогда отыщем другой след, а теперь ложись: утро вечера мудренее.

Казаки легли. Не успела голова незнакомца коснуться изголовья, как по комнате раздались раскаты богатырского храпа. Но Мазепа не сомкнул глаз. Тщетно ворочался он на своем ложе, тщетно укрывал свою голову, тщетно старался всяческим образом усыпить себя — мучительная бессонница томила его до рассвета. Только перед самой зарей забылся он ненадолго тяжелым, тревожным полусном.

Едва рассвело совсем, казаки были уже на ногах. Выпивши наскоро по кружке пива, они отправились в город. Несмотря на всю свою силу воли, Мазепа не мог уже скрывать своего волнения.

— Ну, ну, крепись, друже, — приговаривал незнакомец, ласково посматривая на него, — сейчас узнаем все.

Но Мазепа и так крепился. Он только не слыхал ни одного слова, обращаемого к нему товарищем, да не видал перед собою ничего.

Придя на базарную площадь, приятели приступили к своим поискам. Они прошли мимо каждого торговца, мимо каждого еврея, но незнакомец все только повторял: «Не он, нет, не он!»

Осмотревши таким образом весь базар, незнакомец предложил Мазепе перейти к осмотру самого города.

Начались снова систематические поиски.

Казаки заходили в каждую хату, в каждую халупу. Осматривая мужское население, незнакомец подробно описывал каждому наружность скрывшегося где-то еврея и расспрашивал всех, не видал ли его кто-нибудь, но оказалось, что такой личности никто не видал никогда в Богуславе.

Чем дальше подвигались поиски, тем мрачнее становилось лицо Мазепы: он ничего не говорил, только по плотно сжатым губам его, по бескровно–бледному лицу видно было, какое страшное волнение потрясает его.

В каждом доме их ожидала та же неудача. Эти неудачи озадачивали и незнакомца.

— Да не провалился ли жид, в самом деле, в пекло? — ворчал он себе под нос, переходя из одной хаты в другую.

Обойдя таким образом весь город и не найдя никаких указаний, ведущих к отысканию жида, незнакомец и Мазепа решили возвратиться на базар. Но вернулись они уже не одни: по дороге к ним приставали всевозможные жидовские фигуры: маленькие и высокие, тощие и жирные, — всякий встречный еврей, заметивши это странное шествие, обращался с вопросом к своим товарищам и, получивши ответ, также присоединялся к толпе. Лавина эта все росла и росла, и когда Мазепа с незнакомцем остановились на базаре, их окружила уже целая джерготящая толпа.

— Кого вельможный пан ищет? Может, я могу сказать вельможному пану? — произнес в это время какой-то старый еврей, протискиваясь сквозь толпу.

— Да вашего же брата, купца одного, — ответил с досадою незнакомец, — и слышите вы, жидова: кто мне укажет его, тому я дам десять дукатов.

— Десять дукатов? Псс! — вскрикнул седой еврей и даже приподнял в немом изумлении брови.

— Цен дукат! Гере ду? Ой, вей! — пробежало по всей толпе. Головы закивали и стеснились еще больше.

— Ну, какой же он из себя? — продолжал расспрашивать седой еврей.

— Уже сотый раз говорю вам — высокий, рыжий, пегий, черные брови срослись над переносицей и четыре пальца на правой руке.

— Четыре пальца? Гере ду? — стоявший впереди еврей повернулся к толпе, и среди израиля закипел быстрый разговор. Гортанные голоса перебивали друг друга; из этого общего гама вырывались только общие возгласы: «Ицько, Борух? Шлема? Мардохей? Нейн, нейн!»

Наконец стоявший впереди еврей повернулся к незнакомцу и произнес с глубоким вздохом:

— Нет, ясновельможный пане, не было у нас никогда такого.

— Да как не было! Что ты дуришь меня, что ли? — крикнул запальчиво незнакомец и затем прибавил спокойнее: — Да ты, может, боишься? Не бойся, ничего ему худого не будет, а если бы вы отыскали его, так вот этот пан, — он указал на Мазепу, — озолотил бы его совсем.

— Ой, вей! Чего мне бояться? Да разве такой вельможный пан может даже подумать что-нибудь худое?

— Ну, так говори же смело!

— Ох, ясновельможный пане! Разве я ворог своим детям? Разве бы я не хотел заработать десять дукатов? — Еврей глубоко вздохнул и развел руками. — Но когда нету у нас такого и не было никогда!

— Да как же не было, когда я сам здесь же, на базаре, купил у него вот это кольцо?!

— Кольцо? Какое кольцо? — протянул еврей, а за ним и его товарищи.

— Вот это! — произнес Мазепа, снимая кольцо с руки и передавая его еврею.

Еврей положил кольцо на ладонь; окружившие его товарищи столпились вокруг, с любопытством засматривая через его спину на дорогое кольцо.

Седой еврей повертел его несколько раз внимательно перед глазами, посмотрел на солнце и осторожно передал его Мазепе.

— Пс–пс! Дорогое кольцо! Такого кольца здесь не было ни у кого. А не помнит пан, когда он купил его, в какое время?

— Да уже больше, как год, — отвечал незнакомец, — когда же это? Да постой, сейчас вспомню… да… да… как раз на Петра и Павла.

— На Петра и Павла? На Петра у нас ярмарок. Так, значит, вельможный пан купил его на ярмарку?

— Да, кажется, что так, народу было много.