наведывался в крепость. А тут вдруг ни с того ни с сего появился в гостях у своего врага. Все недоумевали.

Управление походило на военный штаб в дни генерального сражения. И если кто- нибудь из просителей обращался к чиновникам, те делали удивленные лица и отвечали: «Что вы, милейший! До того ли нам сейчас? Ждите! Неужели не понимаете, что произошло? У нас – господин Демидов. С ним ведет генерал Татищев беседу величайшей секреткой важности... Они в кабинете у его превосходительства».

Когда Акинфий Демидов вошел в этот кабинет и драгун-постовой плотно прикрыл дверь, Василий Никитич Татищев склонялся над бумагами.

Демидов успел окинуть взором убранство просторного, светлого покоя, заметить раскрытые настежь окна со шторами и два портрета: Петр в Преображенском мундире и Анна Иоанновна в горностаевой мантии.

Татищев порывисто встал, сдвинув массивное кресло с высокой спинкой.

– Добро пожаловать, господин Демидов! Извольте извинить, что не мог сразу оставить срочного дела. Не известили заранее о прибытии.

Он вышел из-за стола, обменялся с заводчиком крепким рукопожатием.

– Прошу.

Татищев указал на кресло, стоявшее на медвежьей шкуре. Демидов, усаживаясь, ощутил, что лопнул-таки на спине шов нового, шитого серебром, лилового камзола. Вытер кружевным платком пот со лба под париком. В переднем углу ему понравился резной, инкрустированный строганцами киот с большим образом Николая Мирликийского, а на стене – цветная карта Угорской провинции.

Татищев, давая возможность гостю первому начать деловой разговор, прошелся по кабинету, а воротясь к столу, стал молча перекладывать бумаги на бюваре. Но и Демидов молчал, удобно обосновавшись в кресле, и не торопился приступать к цели визита. Хозяин чуть поправил штору, чтобы прямой солнечный луч не беспокоил гостя, а затем вновь занял место в своем генеральском кресле.

– Вот мы в конце концов и встретились с вами. И главное – так просто! Больше всего у больших людей ценю умение поступать запросто, без чинов...

Демидов уже успел рассмотреть и чернильницу из малахита, тонкой работы, с искусно вырезанной белкой... Демидов решил, что этот малахит добыт в его вотчине.

– Как доехали из Невьянска, Акинфий Никитич?

– Благодарствую, Василий Никитич. Утро хорошее выдалось. Зарей из экипажа полюбовался. А то ведь все недосуг за делами.

– Изволили верно заметить. Довелось как раз и мне сегодня восход наблюдать. Волшебство!.. Позвольте задним числом отблагодарить вас и людей ваших за встречу, какой я удостоился у вас, проезжая через Невьянск. Тронут! Понеже среди народа встречающего были и дети. Их привет – сама сердечность, святость искренности... Понравились мне ваши слободы. Все в них – по-хозяйски. Своим чиновникам всегда в пример вас ставлю, когда заходит речь о хозяйской рачительности.

– Обидели нас, ваше превосходительство, нашего дома не навестили.

– Покорнейше прошу прощения. Отнюдь не имел намерения обиду вам учинить. Не заехал только по той причине, что не чаял вас дома застать. Имел донесение, что вы в столицу отбыли.

– Совершенно справедливо. Но в Невьянске был мой сын Прокопий.

– Какая досада! Знай я об этом, обязательно навестил бы молодого хозяина. В столице доводилось встречаться с ним. Молодой человек стремление имеет к познанию горного и торгового дела. Не ленится навещать другие страны. Это похвально. Было бы нам о чем побеседовать. Жалею! Весьма сожалею!

– Милости прошу как-нибудь осчастливить и меня своим посещением. Дозвольте осмелиться и задать откровенный вопрос: по какой причине, ваше превосходительство, до сей поры не изволили лично мои заводы осмотреть?

– Столь же откровенно отвечу. Во-первых, не хотел себе огорчение причинять, видя у вас то, чего не могу добиться у себя на казенных горных заводах. Впрочем, смею заверить: порядки на ваших заводах мне ведомы. Во-вторых, не люблю по указке ходить: дескать, сие разрешается осмотреть, а сие – упаси бог!

Демидов простодушно всплеснул руками.

– Да не правда все это! Приезжайте, смотрите все, что душе вашей угодно. Какие же у меня от государственного глаза могут быть секреты?

Татищев оценил это простодушие по достоинству. Желая покамест избрать другую тему, он остановил свой взгляд на столичном кафтане и камзоле гостя.

– Как столица здравствует?

– Грешно живет. Доносами да сплетнями.

– На то и столица. Где блеск, там и треск.

– Истинно так. Недаром говорится, что Питер – бока повытер.

– Стало быть, шумливая и беспечная жизнь столицы вам не по душе? К лесной тишине привыкли?

– Не то. Шумливость веселия я люблю. Но в столице нынче во всех какая-то злобливость подлая, волчья. Если позволите, на свой лад выскажусь. Нету у людей веры в завтрашний день, оттого они друг на друга и озлились через меру.

Татищев удивленно поднял брови.

– Вот вы как думаете, оказывается? Что ж, пожалуй, правильно думаете!

– Сами помните, как при Петре Алексеевиче было. Тоже кое-кто за свою участь побаивался, но всякий знал: царь есть над всеми. Царь, что не сочтет за труд дело пересмотреть, не погнушается оклеветанного оправдать. На батюшку моего покойного, бывало, кулаком стучал, даже, случалось, бивал самолично, но за горло не брал. Теперь не то. С ласковой улыбочкой возьмут, петельку на шею накинут и задушат. Добро, сотворенное для государя, не хотят помнить. Иные тогда были повадки, да и люди иные в Петербурге распоряжались.

– Насколько я вас понимаю, господин Демидов, вы не коронованных венценосцев упрекаете, а их дурных и корыстных приспешников?

Демидов спохватился, хотел что-то опровергнуть, но Татищев перебил его:

– Бывали и тогда, и у Петра Великого, приближенные иноземцы, военные и статские. Но то люди были по его выбору, головы, вроде Лефорта... А сейчас? Столица живет под пятой Бирона, как рыба, вытащенная из воды. Задыхается в подлости.

– Истинно так! Страшные времена. Государыня слишком долго жила среди немцев, привыкла им доверять больше, чем нам, русским.

– Это все оттого, что вельможи русские достоинство свое утеряли... Немцы... Знаете ли вы их? Ведь вы на своих заводах без них обходитесь? К вам пекарей вместо рудознатцев из столицы не присылают? Вы, господин Демидов, без них до всего русским умом сами доходите. Я также хотел бы поступать, но вы видите: вокруг меня сплошное «глю-кауф»! Шлют и шлют мне их, этих спасителей отечества! С тяжелой руки царя Петра позвали мы немцев учить нас, а сейчас учителя на место хозяев вздумали садиться. Но верю, что и эта напасть пройдет. Как все проходило. Сколупнет народ и эту коросту с тела...

Не знаю, зачем ко мне пожаловали, но визиту вашему рад. Хотелось бы после этой нашей встречи позабыть прежнее недоверие. Помните небось, что началось между нами пятнадцать лет тому назад? На одной тропе два упрямца столкнулись.

– Только по горячности характера ссору с вами, Василий Никитич, тогда затеял.

– Что было, то быльем поросло. Теперь нужно бы с двух концов за одно дело браться. Потрудиться ради благоденствия уральского края. Демидовым-заводчикам надо в ногу со мной, командиром горным, шагать. Пусть рачительность хозяина в одной упряжи с государственной законностью край наш к процветанию приведут.

Ну, подумайте сами, нужны ли нам сейчас прежние глухие дороги? Чего еще могут достичь Демидовы на Урале? Слава их в зените. Именно в вас, Акинфий Никитич, перешла вся сила от корней демидовского рода. Батюшка ваш только выпросил край у царя Петра, а вы этот край растормошили. Беззаконно поступали, совсем не думая, что кладете начало величественной жизни Урала для отечества... Могуча ваша слава, но начатая беззакониями, разве не померкнет она, как только вас не станет? Хватит ли у преемников ваших ловкости и разума, идя прежней демидовской дорогой, сохранить и преумножить добытое вами? Вы коршуном летали над краем, охотились, не зная промаха. Сумеет ли и захочет ли хищничать тот, кто придет на ваше место? В вас есть то, господин Демидов, чего не хватало даже вашему батюшке. И не пора ли вам переходить на тропу законности, чтобы надежно обеспечить судьбу ваших наследников, пусть даже ценою уменьшения доходов и прибылей.

История дает нам многие неоспоримые примеры, что в отечестве нашем, к горести его, потомки вырастают мельче предков. На Каменном поясе есть тому яркое доказательство – Строгановы.

Татищев опять походил по кабинету. В открытые окна слышались тяжелые вздохи обжимных молотов на заводе.

– Слышите, господин Демидов? Сердце казенного Урала.

– Сочтите, ваше превосходительство, эту встречу за первую жердь моста нашей дружбы.

– Господин Демидов, только бы не пришлось вам пожалеть об этих словах, если не сможет сразу исполниться то желание, что заставило вас пожаловать ко мне? Гадать о чужих помыслах не стану, но на сей раз предчувствую причину и цель вашего приезда. Хочу убедиться в том, что не обманулся в предвидении.

– Приехал по делу Железной горы на Кушве.

– Ну, разумеется! Так и предчувствовал. Рад, что не ошибся. Вчера нарек кушвинскую гору Благодатью. Название дал в честь государыни-императрицы, ибо слово «Анна» на языке Библии означает «благодать».

– Ваше превосходительство, доверьте сие рудное богатство крепким рукам Демидовых.

Татищев размашисто перекрестился.

– Да побойтесь хоть бога, господин Демидов! Гора Благодать – чудо моей жизни, величайший подарок за все, что довелось пережить здесь. В горе Благодати вижу залог будущего процветания казенных заводов.

– Но прошу вас, ваше превосходительство, не забывать,