— Н-да? — я глянула в сторону Йоста с подозрением. Продюсер и Билл сидели на сцене, сложив ноги по-турецки, и о чем-то апатично беседовали. — Как думаешь, он женат или замужем?

 — Да ну тебя! Он… он… — задохнулась от восторга Полька, влюбленным взглядом облизав Дэвида. — Он необыкновенный секси! Особенно, когда вот так сидит.

 Я нахмурилась. Ничего сексуального в подобной позе я не видела. Как он нехорошо положил руку на коленку Билла. Как он наклонился к его уху! Ааааа! Во мне все взорвалось! Убью, старую шлюху!

 — Вот ведь дикобраз крашеный! — прошипела мне в ухо подружка. — Чего он к моему Йости так льнет! Обезьяна гомодрильная!

 — Кто? — едва сдерживаясь, чтобы не заржать на весь комплекс, спросила я.

 — Да это чудище косматое! Посмотри, как он к Дэйви жмется! Нет, ты только посмотри!

 — Да это он к нему жмется! — прыснула я, пряча лицо в ее волосах.

 Они повернулись в нашу сторону. Лица вытянулись. Глаза стали огромными. Да и что должны были подумать Билл и Дэйв, увидев стоящих в обнимку двух девушек, одна из которых зарылась носом в волосах другой? Мы шарахнулись друг от друга. Сильно покраснели. Захохотали. Сами вы дураки!

 Ребята отыграли концерт даже лучше, чем вчера. Билл пел восхитительно, очень проникновенно и легко, словно сегодня он брал не голосом, а пропускал слова сквозь душу. Я стояла рядом с охранниками в сторонке, оглушенная мощными динамиками, и любовалась этой хрупкой фигуркой на огромной сцене. Движения угловатые, немного резкие. Но в этой резкой угловатости был он сам — как звезда-татушка на его животе. Графичный мальчик. Том, простой в жизни, наглый с журналистами и чужими, вновь превратился в секс-бога. Девчонки, как вчера, впадали в истерику от одного только взгляда этого очаровательного парня. А когда Том открыл рот в бэк-вокале, зал заревел от восторга. Георг он и в Африке Георг. Сытый, довольный, вальяжный. Ах, этот Георг. Так бы и любовалась его ленивой игрой. А Густава мне опять не было видно. Лишь руки, иногда молниями появляющиеся над барабанами. А моя Полинка ни на шаг не отходила от продюсера.

 После концерта фанаты зря стояли больше часу около служебного входа. Автограф-сессии не было. Ребятам просто не дали ее провести. Билл спорил, ругался, но Саки и Йост уперлись рогом и категорически отказались выпускать группу к толпе. Не помогало ничего. Тут еще Полина влезла, заявив, что в целях безопасности, никакой раздачи звездных завитушек лучше не устраивать. Билл глянул на меня, как на последнее средство от верной гибели. Ох, вот хотела ж завязать с «помоганиями»…

 — Полина, ребята около гостиницы проигнорировали поклонниц, если и сейчас не будет раздачи автографов, то это ударит по имиджу группы, — мягко попросила я.

 — Маш, все классно. Но там человек пятьсот. Они поубивают друг друга. Не дай бог, произойдет какая-нибудь провокация, ребят в толпе раздавят как цыплят, охрана — ни их, ни наша — при всем желании не сможет защитить. Я не буду ими рисковать. Ты забыла, что было вчера, как их смяли?

 — Полина…

 — Я сказала нет, и тут я полностью согласна с Дэвидом.

 — С этого и надо было начинать, — фыркнула я недовольно. Перешла на немецкий: — Машины ждут в гараже. Сейчас ужинать, потом будет пати в честь вас, а потом в гостиницу собирать вещи и в аэропорт. Если повезет, вам позволят поспать ближе к утру.

 — А если я никуда не хочу ехать? — мрачно спросил Билл.

 — А тебя никто и не спрашивает. Вы взяли платину по России за диски. Глупо будет пропустить церемонию вручения и последующий банкет.

 — Я не хочу.

 — Не ко мне, — развернулась и вышла из гримерки.

 А что я могу сделать? Я такой же исполнитель, как и ребята. И так же не имею никакого права голоса.

 ***

 — Билл, ты через несколько часов улетаешь, — грустно сказала я, когда нас наконец-то все оставили в покое, если такое вообще возможно в ночном клубе. — Я хотела бы помириться на прощание. Не гоже после всего того, что произошло прошлой ночью нам расставаться врагами.

 Он пил коктейль с совершенно безразличным видом. На губах легкая улыбка — маска.

 — Если я чем-то тебя обидела или оскорбила — прости… Я очень хотела, чтобы эта ночь тебе запомнилась…

 По прозрачной трубочке побежал красно-оранжевый алкоголь.

 Я горько усмехнулась:

 — Забавно… Билл Каулитц и ты — это два совершенно разных существа. Первый настоящий, живой, искренний, а вот второй… Мне так жаль… — голос дрожал, сдавая меня. В горле стоял ком.

 Я поискала взглядом ребят. Том флиртовал с какой-то длинноногой красоткой. Георг что-то втирал умопомрачительного вида блондинке, которая была на голову выше него. Густав…. Густик нашел где-то газету и с увлечением ее изучал.

 Билл так и стоял с приклеенной улыбкой. Волнение выдавали лишь тонкие пальцы, нервно ерзающие по ножке фужера. Я заметила, что Том краем глаза поглядывает в нашу сторону.

 — Что ты хочешь от меня? — устало спросил парень.

 Внутри все сжалось, загорелось. Казалось, что кто-то высыпал мне на грудь ведро желтых от жара углей. Стало невыносимо больно и неприятно.

 — Ничего… — нервно дернула плечами, кусая губы. Действительно, а чего я от него хочу? Зачем пристала?

 Мы с Томом смотрели друг на друга всего секунду. Неожиданно он встал, чмокнул деваху в щеку и бодрым шагом, немного качаясь, направился к нам.

 — Мария, какая чудесная медленная композиция! Айда танцевать! — он подхватил меня за талию и выпихнул на танц-пол.

 Черт, танцевать мне сейчас хотелось меньше всего!

 —Запомни, крошка, — шептал он мне на ухо, выделывая какие-то кренделя, которые по какой-то причине принял за подобие медленного танца, — здесь, в тусовке, никому нет дела до того, что у тебя на душе. Всегда улыбайся так, чтобы они все сдохли от завести. Ты меня поняла? Никого… как это по-русски?.. Меня этому слову научила вон та фрау…

 — Что именно? — не поняла я.

 — Ну слово… На иб… Она так и говорила «Ини… иб…» Как же это по-русски? По-английски это значит fuck!

 — Том, это слово в обществе произносить не принято, это говорит о бескультурье человека, — скривилась я. — И потом, я знаю, как вести себя в тусовке. Так что ты прав, никому нет дела до твоих проблем. Давай отрываться и веселится! По нашему, по-русски!

 — Ты уверена? Я как никак немец.

 — Да, что русскому хорошо, то немцу смерть! — захохотала я.

 Мы отрывались с Томом на полную катушку. Мы танцевали. Что-то на двоих голосили в караоке в отдельной комнате. Очень быстро к нам присоединился Густав. Общественность была в шоке. А мне плевать! И если веселость ребят еще можно было списать на выпитое спиртное, то я скакала совершенно трезвая, так как знала, что небольшой перебор и крышу сорвет. А за крышей сейчас надо следить как никогда внимательно. И еще я следила за Биллом. Парень оставался в одиночестве не долго. Вскоре к нему подсела фрау, которая пыталась научить Тома выражению «и не ****». Фрау Билла шокировала. По крайней мере по его напряженной позе, расположению рук и ног и блуждающему взгляду, я поняла, что он и сам уже не рад знакомству, а как удрать не знает. На лице все та же улыбка падшего ангела. Иногда мы встречались взглядами, но стремительно прятали глаза.

 Густава разобрало на хи-хи. Странно, он выпил-то всего ничего, но умудрялся смеяться от всего, что видел, слышал, делал. Кто бы мог подумать, что парень такой суперский! Он пытался говорить какие-то умные вещи обязательно на «кошмарном русском» (это он называл «уважением к принимающей стороне», хотела бы я на него посмотреть в Китае!), но всякий раз так закатывался от смеха, что даже окружающие, которые ни черта не понимали из его немецкого русского, ржали с ним вместе. Я какое-то время пыталась переводить, но потом поняла, что это совершенно бесполезное занятие, терялось все очарование