месяцы 1918 г. Типичным для массового сознания кронштадтцев в это время можно считать письмо, резко обращавшее на себя внимание в номере «Известий Кронштадтского Совета» от 2 марта (97). «Для того ли [мы] свергнули русский царизм и буржуазию, чтобы без борьбы склониться перед немецкими душителями? — спрашивал автор письма. — Нет, и тысячу раз нет!.. Позор трусам, бегущим из Петрограда!». Кронштадтский Совет продолжал призывать к отказу от мирной политики Совнаркома и возобновлению войны против Германии даже после того, как массовое мнение и большинство районных Советов Петрограда качнулось в сторону поддержки ратификации мирного договора. Впоследствии, как отмечал на Втором съезде партии левых эсеров в апреле 1918 г. кронштадтский левый эсер Александр Брушвит, «в большевистских кругах Кронштадт попал под подозрение; они [большевики] уже больше не хвалятся тем, что это краса и гордость революции» (98).
Четвертый Всероссийский съезд Советов проходил в Москве. Он открылся вечером 15 марта, спустя три дня после того, как основная масса государственных и партийных деятелей прибыла туда из Петрограда. Делегатам съезда предстояло вынести решение по поводу fait accompli в отношении главных вопросов повестки дня — ратификации Брестского мирного договора и перевода столицы из Петрограда в Москву. Согласно официальным спискам мандатной комиссии, из 1172 делегатов с правом голоса, присутствовавших на съезде, 814 были большевики (большинство из которых прибыли на съезд с обязательством поддержать ратификацию), 238 — левые эсеры и 114 — члены других партий и беспартийные (99). Представительство по Советам было неровным, прежде всего, в силу отсутствия твердо соблюдаемых правил избрания делегатов, а также проблем с транспортом и связью. Однако, по крайней мере, в том, что касалось соотношения между «ленинистами», «левыми коммунистами» и левыми эсерами, состав съезда не выглядел несправедливым. Несмотря на публичное обещание Штейнберга перед съездом проверить все делегации на предмет выявления «мертвых душ», только 14 мандатов большевиков с правом голоса были оспорены (100). Ни во время, ни после съезда ни у кого из левых эсеров или «левых коммунистов» не возникло сомнений в легитимности съезда.
Опубликованные данные опроса местных Советов о войне и мире, организованного Совнаркомом и ВЦИКом, в свое время выявили гораздо более сильную поддержку революционной войны, чем у делегатов съезда (101). Однако в середине марта считаться адекватными показателями общественного мнения они не могли, так как основная их масса относилась ко времени до заключения между Советской Россией и Германией предварительного мирного соглашения (3 марта) и до проведения в регионах и на местах собраний по выборам делегатов на Четвертый съезд Советов. Наибольшее влияние на выбор большевистских фракций на этих собраниях, вероятно, оказали итоги Седьмого Всероссийского съезда большевистской партии, полностью одобрившего ратификацию, и известия о полной катастрофе на фронте.
То, что подавляющее большинство большевистских делегатов съезда Советов поддерживают ратификацию, стало очевидно уже на первых заседаниях фракции 13 и 14 марта, на которых Ленин изложил аргументы в пользу ратификации, с докладами выступили представители провинциальных партийных организаций, и было решено, что Ленин будет представлять позицию партии на съезде. «Левые коммунисты», в очередной раз потерпевшие поражение, позже собрались отдельно, чтобы обсудить свою стратегию поведения на съезде (102). На этом собрании было решено, что свою антибрестскую позицию и будущую тактику «левые коммунисты» представят съезду в виде формального заявления. При этом, в интересах поддержания партийной дисциплины, они воздержатся от участия в дебатах по ратификации и от голосования по этому вопросу.
Проходившее одновременно собрание левоэсеровской фракции съезда заслушало доклады своих представителей в местных Советах, большинство из которых было против мирного договора. Камков и Штейнберг призвали однопартийцев продолжить бойкотирование ратификации, и, после продолжительной дискуссии, эта позиция была одобрена фракцией. Главный упор в ней был сделан не столько на отказе поддержать ратификацию Брестского договора, сколько на решении ЦК левых эсеров, обязавшем левоэсеровских представителей в Совнаркоме в случае, если договор будет одобрен, выйти из правительства, с тем чтобы оставить за партией право возглавить продолжающиеся «восстания» против германского империализма.
Ввиду всего этого, обсуждение ратификации на Четвертом Всероссийском съезде Советов, как и следовало ожидать, оказалось простой формальностью. Почти все первое заседание 15 марта заняло пространное выступление Ленина в пользу ратификации мирного договора. Поскольку победа над противниками ратификации уже была одержана, Ленин постарался избежать ненужных выпадов в адрес «левых коммунистов» в надежде на скорейшее, хотя бы частичное, восстановление партийного единства. Центральной в его выступлении стала мысль о том, что силы мирового империализма и финансового капитала пошли в атаку на русскую революцию, началом которой стало наступление германских войск в середине февраля, и что дальнейшее развитие не имеющей сил противостоять этому натиску самостоятельно русской революции зависит от успешного восстания европейского пролетариата (103).
Поскольку «левые коммунисты» хранили молчание, главными докладчиками от оппонентов ратификации выступили Камков и Штейнберг. Камков посчитал нелепой саму идею того, что съезд должен ратифицировать мирный договор, в то время как некоторые области бывшей Российской империи, такие как Украина, продолжают оказывать немцам упорное сопротивление. Для него лично, Советская Россия все еще находилась в состоянии войны с Германией. Ратификация, утверждал он, не остановит Германию, она будет продолжать предъявлять России невозможные требования, так что ратификация неизбежно приведет к удушению русской революции и полному уничтожению всего того, что было достигнуто трудящимися в прошлом году.
В своей речи Ленин не стал останавливаться подробно на понятии «мирной передышки», которое было центральным в его аргументации в защиту мира на Седьмом съезде партии и в его статьях этого периода. Однако Камков эту тему вниманием не обошел. Он дал понять, что для него идея того, что «мир» на условиях, предложенных немцами, может иметь какое бы то ни было стратегическое значение, является смехотворной. Строительство армии, к примеру, при соблюдении германских условий будет невозможно. Под каким углом зрения ни смотри, подчеркивал Камков, ратификация ничего не решает. При этом он не переоценивал возможности ведения успешных оборонительных действий русской армией, делая упор не столько на традиционную военную стратегию, сколько на эффективность партизанской борьбы и вероятность того, что на помощь революционной России придут назревшие социалистические революции за рубежом — если капитуляция России перед германским империализмом не уничтожит их. Ратифицируя Брестский договор, Советская Россия не только обречет на смерть себя, но и совершит глубоко предательский акт по отношению к международному пролетариату. Ратификация подорвет массовый революционный подъем, который непременно возникнет при виде борющейся, возможно, даже погибающей, но непобежденной революционной России — но не подавленной, растоптанной, поставленной на колени, какой ее сделает капитуляция, предлагаемая Лениным (104).
В заключение Камков обрисовал тактику левых эсеров в случае, если мирный договор с Германией будет ратифицирован. Они сделают все возможное, чтобы сорвать выполнение мирных условий, и будут перебрасывать свои вооруженные силы туда, где борьба русских рабочих и крестьян против немцев будет продолжаться, до тех пор пока международный пролетариат не придет к ним на выручку, а в том, что это, в конце концов, произойдет, они были уверены (105). Штейнберг также с презрением отозвался о позиции Ленина и заявил, что требования немцев не оставили Советской России иного выбора, кроме как бороться и своим примером поднимать на борьбу международный пролетариат. Если мирный договор будет ратифицирован, предупредил он, левые эсеры выйдут из Совнаркома, после чего, поведя за собой лучшие элементы трудящихся классов, плечом к плечу с здоровыми элементами большевистской партии, они продолжат борьбу (106). Это замечание Штейнберга было единственным упоминанием на съезде о том, что левые эсеры надеются на сотрудничество с «левыми коммунистами».
В промежутках между выступлениями Ленина, Камкова, Штейнберга, а также Зиновьева съезд выслушал замечания Мартова от меньшевиков, Михаила Лихача от правых эсеров и центристов, Александра Ге от анархо-коммунистов, Григория Ривкина от эсеров- максималистов и Валериана Плетнева от объединенных социал-демократов интернационалистов. Все они, от Мартова до Плетнева, выступали решительно против ратификации и предлагали соответствующие резолюции. В этих резолюциях все
