партии, главной целью которого было добиться одобрения партией ратификации Брестского мирного договора перед вынесением ее на Четвертый съезд Советов, было то, что он вообще состоялся. Учитывая трудности передвижения до Петрограда: немцы стояли буквально «у ворот» плюс разруха на железнодорожном транспорте, — ЦК большевиков заранее решил, что этот съезд будет считаться правомочным, если на нем соберется больше половины численности делегатов Шестого съезда (71). На том съезде, состоявшемся в начале августа 1917 г., присутствовало 157 делегатов с решающим голосом и 110 — с совещательным. Следовательно, даже если не брать в расчет «совещательных» делегатов, для кворума на Седьмом съезде было необходимо, как минимум, 79 делегатов с решающим голосом. 5 марта, в день, когда съезд должен был открыться, в столице присутствовали только 17 делегатов с решающим голосом. На следующий день их стало 36, и еще несколько человек, как отмечалось, были в пути (72). И хотя это составляло меньше половины необходимой для кворума численности, съезд было решено начать. Вероятным объяснением такого отступления от согласованной ранее процедуры является то, что дальнейшее промедление не устраивало Ленина, которому нужно было успеть нейтрализовать «левых коммунистов» и добиться мандата партии на ратификацию Брестского договора перед решающей схваткой с левыми эсерами и умеренными социалистами на быстро приближающемся Четвертом съезде Советов. Кроме того, все боялись, что немцы в любой момент могут начать наступление на Петроград.

Ленин воспользовался своей ролью докладчика от Центрального Комитета, чтобы начать дебаты о ратификации и задать их формат. Основной упор он сделал на той степени, в которой полная и бесповоротная катастрофа на фронте оправдала его почти двухмесячные призывы к немедленному миру, и, как неразумных детей, отчитал «левых коммунистов» за гораздо более тяжелые условия мира, которые теперь революция вынуждена принять. Значительную долю вины за трудное положение, в котором оказалась Советская Россия, Ленин возложил также на Троцкого. Хотя первоначальные усилия Троцкого по использованию переговоров в Брест-Литовске для стимулирования мировой революции заслуживали всяческих похвал, его отказ принять первый, представленный в виде ультиматума, вариант германских мирных условий и объявление вместо этого «ни мира, ни войны» было неоправданной ошибкой и, как намекнул Ленин, нарушением предварительной договоренности. Впрочем, даже несмотря на то, что все его предсказания относительно военной слабости России оказались верными, и противник легко победил ее малыми силами за 11 дней, не все еще было потеряно. Да, Петроград, похоже, был обречен, Ленин был в этом уверен и, как нам теперь известно, действовал, исходя из этого допущения. Однако, ратификация мирного договора, считал он, даже в его существующем виде, обеспечит стране мирную передышку, как минимум, в несколько дней, а, может быть, и больше, которую можно будет использовать для продолжения эвакуации столицы, создания новой армии, наведения порядка, налаживания экономической жизни, ремонта железных дорог и других существенных оборонных мероприятий. В целом, Ленин однозначно дал понять, что какую бы высокую цену ни пришлось заплатить за мир, она является необходимой ценой выживания (73).

Спокойное, взвешенное выступление Бухарина, представлявшее ответ «левых коммунистов», резко контрастировало с вступительным «залпом» Ленина. В ответ на неоднократные ленинские обвинения в том, что «левые коммунисты» упорно не желали посмотреть в лицо действительности и признать необходимость отступления, он напомнил Ленину, что «левые коммунисты», наоборот, всегда последовательно придерживались принципа, что русская революция либо будет спасена международной революцией, либо погибнет под ударами международного капитала. Более того, «левые коммунисты» всегда признавали, что схватка России с империализмом начнется с поражений. С точки зрения Бухарина, фундаментальное различие между двумя позициями заключалось во взглядах на мировую революцию. В отличие от ленинистов, пессимистически оценивавших ближайшие перспективы революции за рубежом, «левые коммунисты» видели в международном рабочем движении признаки существенного сдвига в сторону революции, и это оправдывало их позицию.

Бухарин также не согласился с утверждением Ленина, что даже несколько дней передышки облегчат проведение оборонных мероприятий в том объеме, который он наметил. Выступивший позднее Урицкий отнесся к этому ленинскому тезису еще более скептически. По представлениям Бухарина и Урицкого, очень короткая передышка в войне с Германией — а даже Ленин, похоже, понимал, что на большее надеяться не приходится — не спасет Россию, так как за это время невозможно будет провести все то, что наметил Ленин для укрепления ее военных и оборонных сил. Что же могло помочь революции оптимизировать возможности выживания? Ответ Ленина: мирная передышка, тщательно разработанную теорию которой он только что представил съезду. Ответ Бухарина: революционная война. По мере того как германские войска будут продвигаться вглубь России, все больше рабочих и крестьян, возмущенных угнетением и насилием, будет подниматься на борьбу. Вначале не имеющие опыта партизанские отряды будут терпеть поражение. Однако в ходе этой борьбы рабочий класс, разобщенный в условиях экономического хаоса, объединится под лозунгом священной войны против милитаризма и империализма. Рабочие и крестьяне научаться пользоваться оружием, создадут армию и, в конце концов, победят (74). По убеждению Бухарина, судьба и русской, и международной революции зависела от принятия этой стратегии.

Яростные дебаты вокруг Бреста продолжались на Седьмом съезде два дня, или, в общей сложности, двенадцать часов. Помимо Ленина и Бухарина, выступили еще 17 делегатов, из них 10 за ратификацию договора, 7 против. При голосовании голоса распределились следующим образом: 30 за ратификацию, 12 против, 4 воздержались (75). Этот результат стал последней каплей для Рязанова. Предательство интересов международного пролетариата, воплощенное в ленинской резолюции о признании Брестского мира, шло вразрез с его самыми глубокими революционными убеждениями, и он открыто объявил о выходе из партии (76).

Крестинский, задетый за живое ленинской критикой Троцкого за его тактику «ни войны, ни мира», предложил принять резолюцию, одобряющую действия Троцкого на переговорах. Как справедливо заметил Крестинский, позиция Троцкого в свое время была с энтузиазмом принята огромным большинством партийного руководства.

Тем не менее, резолюцию эту отвергли. Троцкий счел себя оскорбленным таким афронтом, резонно заключив, что из него делают козла отпущения за те трудности, с которыми столкнулась партия, и что отказ съезда принять резолюцию Крестинского означает выражение недоверия ему лично. В ответ он объявил, что отказывается от всех своих постов в правительстве (77). Зиновьев попытался успокоить Троцкого. По Бресту на съезде было предложено и вынесено на голосование множество резолюций, из которых, по крайней мере, несколько были истолкованы Лениным как завуалированные попытки дать шанс партийным сторонникам революционной войны на съезде Советов. Естественно, он был против этого. В конце концов, предложенная Зиновьевым резолюция, которая положительно оценила общую стратегию поведения советской делегации в Бресте, но при этом скрыто критиковала ее за упущенную возможность принять германские мирные условия, когда они были изложены в форме ультиматума, получила подавляющее число голосов (78).

На последнем заседании съезда вечером 8 марта делегаты согласились с доводом Ленина о том, что формальное название партии — Российская социал-демократическая партия (большевиков) — устарело, и партия должна быть переименована в Российскую коммунистическую партию (большевиков), сокращенно — РКП (б) (79). Как удалось уговорить Троцкого отказаться подавать в отставку, неизвестно. На выборах в ЦК, которыми съезд завершил свою работу, только он и Ленин получили максимум — 34 голоса из 39 (пятеро делегатов воздержались) (80). Возможно, такая большая поддержка помогла залечить обиду, причиненную критикой его провальной брестской тактики. Как бы то ни было, но именно в тот момент, когда Седьмой съезд партии заканчивал свою работу, некоторые правительственные структуры уже обосновывались в Москве, а тайные приготовления к переезду Совнаркома, ВЦИКа, ЦК РКП (б) и ЦК левых эсеров вступили в завершающую стадию.

26 февраля, в день, когда было принято решение покинуть Петроград, Совнарком распорядился в первую очередь немедленно эвакуировать Экспедицию заготовления государственных бумаг и золотой запас казны (81). Спешные приготовления к переезду вели также ключевые наркоматы и иностранные посольства. Второстепенные департаменты, такие, например, как Наркомат просвещения Луначарского, должны были оставаться в Петрограде как можно дольше. Американское посольство во главе с послом Дэвидом Фрэнсисом было эвакуировано в Вологду — город в 560 км к востоку от Петрограда, прямым