Контрреволюционная агитация в районе, как было отмечено, «пресекается в корне». Среди рабочих ведется разъяснительная работа, проводятся собрания, которые «посещаются охотно». В общем, жизнь в районе «обыкновенная» (40).
Отчет из неоднородного в экономическом и политическом отношении Нарвского района, расположенного к югу от центра города, сообщал, что предоставление точных данных о количестве призывников осложняется тем соображением, что в районе имеется несколько призывных пунктов. Однако автор отчета выразил уверенность, что цифра составляет «более двух тысяч». Оружия у них достаточно, но проблема с продовольствием. Составлен список «буржуазных» жителей, и «по первому требованию» их привлекут к выполнению работ, связанных с оборонными нуждами. По поводу настроения рабочих автор замечал, что хотя оно и оптимистическое, говорить, что оно отражает желание воевать, было бы неправильно. У населения вообще настроение «контрреволюционное»; антисоветская агитация растет (41).
Данные из полупромышленного правобережного Охтинского района свидетельствовали, что в Красную армию записались тысяча человек (большинство из них рабочие с небольшой примесью ветеранов-солдат). Настроение рабочих в районе оценивалось как «бодрое», а зажиточных обывателей — «трусливое». Завершался отчет констатацией: «Жизнь обыденная, никакой паники, ни контрреволюционных] выступлений» (42).
Отчеты из небольших по размеру, менее индустриализованных и более благополучных коммерческих, правительственных и обывательских районов в центре города были не так вдохновляющи, как те, что поступили из пролетарских районов. Например, сообщение из Первого городского района, где находилось несколько крупных, недавно закрытых государственных оборонных заводов, содержало информацию, что «запись [в Красную армию] идет оживленно», и что настроение в рабочих кругах «бодрое», даже «приподнятое». В то же время, настроение обывателей, в результате контрреволюционной агитации, «забито-растерянное». Автор этого отчета затруднился назвать конкретные цифры призыва в Красную армию по району. Однако он указал, что этим утром (26 февраля) на фронт из района отправились 250 призывников и еще 250 должны отправиться вече» ром (43). Общая ситуация во Втором городском районе была примерно такой же, как и в Первом, только в отчете Второго района отсутствовали цифры (44). Сведения из Рождественского — маленького района в центре города, имевшего стратегическое значение, так как там находились Смольный и Таврический дворцы — как и следовало ожидать, порадовать не могли. Согласно отчету районного Совета, призыв в Красную армию там шел «очень вяло» (45).
Общая численность добровольцев, записавшихся в армию в этих шести районах за отчетный трехдневный период (23–26 февраля), составила 10320 человек — не слишком впечатляющая цифра, если учесть, что враг, как считалось, стоял на пороге Петрограда. Однако она могла не отражать всей полноты картины. Судя по имеющимся данным, даже те заводские рабочие, которые были готовы воевать, часто предпочитали записываться во временные, нерегулярные партизанские отряды, формируемые на их предприятиях или при профсоюзах, нежели связывать себя более долговременными и жесткими обязательствами, которые влекло за собой вступление в Красную армию (46). Кроме того, цифры призыва в Красную армию не включали тех, кто записался в левоэсеровские боевые дружины.
Но, даже учитывая все это, оценить отношение рабочих к делу защиты революции от германской угрозы все равно очень трудно. В воспоминаниях, опубликованных в 1927 г., Федор Дингельштедт, член ПК большевиков, «левый коммунист» и агитатор, работавший на заводах и фабриках Петроградской стороны, полагал, что, оценивая реакцию на призывную агитацию этого периода, нужно проводить различие между местными партийными лидерами и рабочими активистами, с одной стороны, и рядовой рабочей массой, с другой. Первые, по его мнению, хотя и начали в это время пересматривать свою позицию относительно масштабов германской угрозы, в основном продолжали сочувствовать идее революционной войны и демонстрировали искреннюю готовность сражаться с немцами. Что касается рядовых рабочих, то они не хотели идти воевать с самого начала.
Воспоминания Дингельштедта особенно ценны тем, что основаны на его личных дневниковых записях этого периода. Кроме того, как «левый коммунист», он не стал бы преувеличивать пассивность рабочих по отношению к войне с немцами. В качестве иллюстрации своего мнения он описывает два собрания на Трубочном заводе, на которых он выступал в один день, 23 февраля. На первом собрались члены заводской организации большевиков, которые, вспоминал Дингельштедт, встретили его «замечательным подъемом». Вторым был массовый митинг рабочих завода, и картина там была прямо противоположной: резкий спад настроения в беспартийных массах, выразившийся в жалобах и недовольстве, вызванном ухудшением экономической ситуации и международного положения (угроза новой войны). «Такая картина, по-видимому, может считаться более или менее характерной для широких слоев рабочего Питера тех дней», — подвел итог Дингельштедт. В качестве дополнительного примера он привел митинг в вагоностроительном цехе Александровского машиностроительного завода, состоявшийся 27 февраля, на котором он столкнулся с аналогичной ситуацией (47).
В отличие от Дингельштедта, большинство современников, писавших на эту тему, наблюдали сравнительно быструю перемену в отношении к войне и миру (от поддержки революционной войны к требованиям немедленного мира) и у районных партийных активистов, и у рядовых рабочих. Выступая 7 марта на Седьмом (экстренном) съезде партии большевиков, Кирилл Шелавин, один из немногих членов Петербургского комитета, кто с самого начала был за мир, обратил внимание на момент, когда, по его мнению, в массовом сознании произошел поворот на 180 градусов:
Две недели тому назад рабочие стояли за революционную войну… Но когда рабочие увидели, что враг страшен, что это не одна лишь белая гвардия, а и вооруженные по всей технике современности [войска]… все коллективы, один за другим, стали выносить постановления о невозможности ведения революционной войны и о заключении мира…. Прошло то время, когда петербургские рабочие по призыву фабричных гудков шли на защиту революционного Петербурга (48).
Под давлением рядовой массы, точно такой же поворот, как и описанный Шелавиным, произошел, похоже, в профсоюзах и районных Советах. Как отмечалось ранее, на экстренном заседании 22 февраля Петроградский совет профсоюзов принял предложенную Рязановым резолюцию с призывом оказать всемерную поддержку революционной войне. На заседании 28 февраля, уже после того, как Совнарком принял новые, более жесткие, условия мирного договора, Совет профсоюзов снова принял левокоммунистическую резолюцию, внесенную Рязановым (49). Однако это был его последний успех. 9 марта на совещании представителей входящих в Петроградский совет профсоюзов рязановская позиция потерпела поражение. Большинство из присутствовавших на совещании пятисот профсоюзных представителей проголосовали за ратификацию мирного договора (50).
Аналогичную перемену в отношении к войне и миру можно было наблюдать и в районных Советах. Если в начале германского наступления большинство из них тяготело к поддержке «левых коммунистов», то в марте это было уже не так. Ситуация в Выборгском районе, где призыв в Красную армию поначалу шел относительно успешно и где в конце февраля настроение рабочих характеризовалось как «самое революционное», является показательной в этом отношении (51). В начале марта, когда казалось, что атаки немцев на Петроград не избежать, Выборгский районный Совет вплотную занялся практическими мерами, связанными с эвакуацией, уничтожением собственности, которую нельзя было вывезти, организацией обороны каждого дома (на случай, если до этого дойдет), и планами насчет буржуазии (что с нею делать, если ситуация будет развиваться в этом направлении).
Подобные вопросы, похоже, занимали умы всех участников заседания исполкома Выборгского Совета, состоявшегося 4 марта. Это был момент, когда мирный договор в Брест-Литовске уже был подписан (3 марта), но германское наступление продолжалось, как и усилия Комитета революционной обороны Петрограда по укреплению обороны города. Председатель собрания Александр Куклин, бывший член Петербургского комитета большевиков, заявил, что ввиду жестокого обращения немцев с рабочими в Пскове и Нарве, необходимо держать наготове все транспортные средства и организовать рабочих в красногвардейские отряды. Последнее явно подразумевало самооборону, в случае если рабочих не удастся вывезти из города. Как осуществить все это систематически, не вызывая при этом паники, было непонятно, тем более что, как выразился еще один докладчик, «ждать с центра распоряжения не приходится, так как центр опирается на нас». Серьезному рассмотрению подвергся вопрос об изоляции всех противников Советской власти — «от лавочника до профессора» — в одном месте, где они могли бы находиться под
